Кольцо. Анна Лист

со стуком поставила сумку на стул у двери и стала расстёгивать пальто. Серафима шустро поднялась из-за комода и сунулась к ней, закрывая собою обзор:

      – Анечка, ну наконец-то! Что ж так долго? Мы уж тут с Сергеем так и сяк думали… Девочки спят, накормлены – молочко с булочками, малышке кашка… Жаль, конечно, что молоко пропало у тебя. Лучше грудного молока для ребятёнка нету.

      Обсуждать не стану, подумала Аня. Странно было бы, если бы молоко НЕ пропало при таких событиях.

      – Уложили обеих. Всё хорошо, всё хорошо, – успокоительно приговаривала смущённая Серафима.

      – Спасибо вам, Серафима Андревна. Очередь была, людей много. Вот отстояла… сколько? Два часа, кажется. Лида так и все пять.

      – Узнали что-нибудь? Ошибка, должно быть, какая-то.

      Серафима зорко вгляделась в Анино лицо. Нет, подумала та, и это обсуждать только с Лидой буду…

      – Два слова только сказали. В щёлку. Что следствие ведётся.

      Хлопнула входная дверь. Аня выглянула:

      – Паша пришёл.

      – Ой, ну не будем вам мешать, – сразу подхватилась Серафима. – Мы пойдём с Серёжей, а ты корми мужа, Анечка.

      Соседи поспешно удалились.

      Аня вышла навстречу хмурому, встревоженному Павлу. Только вернувшись в комнату, заговорили:

      – Ну что?

      Аня плотно прикрыла дверь и прошептала коротко свой отчёт о Лидиных известиях. Павел бросил на диван портфель, раздумчиво постоял посреди комнаты, потирая затылок. Аня с надеждой и вопросом глядела на него.

      – Что девочки? – спросил Павел.

      – Спят. Пойдём поглядим, я сама только вошла.

      Они прошли за шкаф. Старшая Нинель спала в обнимку с большой куклой, собственнически обхватив её рукой. Бровки нахмуренные, губки надутые. Аня осторожно вынула куклу.

      Рыженькая Дора, наоборот, спала раскинувшись и улыбалась. Павел укрыл дочь и не удержался чмокнуть пяточку.

      – Чистый мальчишка, – сказал удовлетворённо. Аня печально хмыкнула:

      – Ну, наверное, чует, что ты сына хотел.

      Наглядевшись на эту благостную мирную картину, вышли к столу, Аня собрала ужин, и только тогда вполголоса начался настоящий разговор.

      – Паша, знаешь, что тут Серафима со своим Сергеем делали, когда я пришла? Обмеряли нашу комнату.

      – Та-а-к… – протянул Павел. – Рассчитывают получить. Что ты им сказала?

      – Ничего. Зачем я слушать стану, как они выворачиваться будут.

      – Уверены, значит, что и меня тоже… Аня, послушай. Я тут посоветовался с надёжными людьми. Надо сделать упреждающий шаг. Мне надо пойти в свой партком и признаться.

      – Признаться? В чём?!

      – В связи с врагами народа. Мол, проглядел. Не проявил бдительности. Покаяться. Осудить.

      – Кого… Петю и Феликса?! О-су-дить? Ты же знаешь, что они ни в чём не виноваты! Что они никакие не враги! Ты должен ЭТО сказать. Что ты их пять лет знаешь как безупречных твёрдых коммунистов-ленинцев. Что Петя работал на коллективизации… ты сам знаешь все эти ужасы, как он едва жив остался, как за ним