Дом номер тридцать. Катерина Алёшина

разве что обои выцвели да краска на оконных рамах облупилась. Девушка огляделась: три узких окна по одной стороне, напротив, в углу, старинная печь. Её дымоход давно неисправен. Лере вдруг захотелось провести пальцами по старым, едва сохранившимся изразцам. В детстве она представляла, будто это камин настоящего замка. Чугунная печная створка так и манила, будоражила воображение, и бабушке пришлось её заварить.

      Девушка поднялась и медленно пошла по комнате, не обращая внимания на гроб, стоящий по центру на двух табуретках.

      Молочного цвета изразцы были чуть прохладными на ощупь. Пальцы, словно в детстве, заскользили по трещинам и щербинкам, старательно замазанным бабушкиной рукой.

      У соседней стены выстроились книжный шкаф, громоздкий телевизор на табурете и старинный резной буфет, втиснувшийся у окна. В желтоватых стёклах его верхней части бликовал свет уличного фонаря. Тут же, у подоконника, круглый деревянный стол на массивных ножках. На застиранной скатерти Лера увидела знакомую фарфоровую сахарницу, инстинктивно подняла крышечку, увидела кубики сахара и заплакала. Её словно прорвало. Детские воспоминания о том, как она бросала белые кубики в чай, а бабушка сидела рядом и улыбалась, резанули по сердцу. До того девушка держалась, понимая, что, кроме неё, некому организовать похороны, ведь родителей уже нет в живых. Слёзы катились по щекам, и Лера шмыгала носом, замерев у окна. Пейзаж расплывался перед глазами, словно по стеклу струилась вода. Улица была пуста: ни прохожих, ни проезжающих машин. После вечно неспящей столицы такая безлюдность поражала.

      Вдруг что-то мелькнуло слева, в поле бокового зрения. Лера повернулась, утёрла слёзы тыльной стороной ладони. Будто солнечный зайчик прыгнул по зеркалам трельяжа. Этот атрибут всех советских квартир бабушка поставила в углу, между окном и диваном, прямо напротив буфета.

      «Зеркала!» – ошарашенно осознала девушка.

      Их полагалось завесить. Тётя Зоя в этом помогала. Лера точно помнила, что трёхстворчатое зеркало они закрыли цветастой простынёй.

      Простыня лежала на полу. Бабушка всё так же неподвижно покоилась в своём ложе.

      – Что за…?! – вслух произнесла девушка.

      Но не успела закончить фразу: что-то грохнуло над потолком, раздался топот.

      «Никакого уважения! – зло подумала Лера. – Спать уже давно пора».

      Она накинула простыню на трельяж, заозиралась, увидела за шторой швабру, схватила и принялась стучать в потолок. После адского дня нервы у неё были ни к чёрту.

      Топот прекратился.

      – Так-то, – прошипела Лера, отставила швабру и уселась на диван.

      Ей не сразу вспомнились слова Никиты: «Над нами комнаты пустуют». А когда она припомнила его фразу, удивилась.

      «Кто-то же топает над головой?»

      Лера провела пару минут, прислушиваясь. Тишина.

      Она снова осмотрела комнату. Трельяж всё так же был закрыт цветастой простынёй. У входа теснились два разномастных шифоньера, холодильник, массивная вешалка, рыжая шторка, которой бабушка закрывала дверь, тумба и этажерка около печи.