Радиация сердца. Евгений Рудаков-Рудак

руки на груди.

      – А это, сынок, тебе, – положила в руку четыре золотые монеты. – Ты сам поймешь, где их применить. Спрячь каждую денежку отдельно так, чтобы никто никогда не видел. Ни тётя Фрида, ни дядя Сальман, ни друзья самые лучшие. Может случиться и потеряешь, но только не все разом. Пока хоть одна монетка будет с тобой, ничего не бойся. А случится, что последнюю потеряешь, можешь не приходить на это место, ничего здесь не найдешь. Сыночек, всё это не я придумала. У самой сердце кровью захлебывается. Штаны сними, дома надо было карманчики сделать, да бежали как, сам знаешь, – она зубами разорвала подкладку пояса и затолкала в дырку монеты. – Потом перепрячешь, по отдельности, – и булавкой зашпилила пояс. – Помни, пока хоть одна монетка будет, тебя охранит от беды сам Иван Филиппович и мои молитвы ещё. Не знаю, родной, сколько тебе расти надо, не надейся на легкую долю, потому как время поганое выпало нам. На этот клад надейся не как на богатство, а как на надежду, на веру и любовь.

      Ваня слушал и ничего не понимал, но старался запомнить всё, что говорила мама Марфа. Каждой клеткой неокрепшего тела он чувствовал, что сейчас совершается что-то очень страшное в его жизни, но он ничего не может с эти поделать, хочет – но не может. Даже собственные штаны со спрятанными червонцами не хотели одеваться, ноги путались и попадали не в те штанины. Потом, оглядываясь и прислушиваясь, они почти побежали. Чувствуя долгую разлуку, а может и навсегда, Ваня хлюпал носом, запинался и жался к маминой ноге. А Дружок радостно прыгал вокруг них, поскуливал, в ожидании хорошей встречи.

      – Устанешь если, присядь и отдохни, только не засни. Засветло будете в Каменке. Дружок, помнишь Пальму? Пальма, Пальма!

      Дружок прыгнул, радостно взвизгнул, залаял и побежал по тропе. Остановился и оглянулся, залаял призывно, поджидая хозяев.

      – И последнее, что скажу я тебе. Как в тумане говорила первое, теперь расскажу про вторую часть завещания, и будет она главнее первой, тут я подавно не разумею. Я сынок, то говорю, что мне наговорено, а наговорено всё в тумане, в голове ли, взаправду ли. Подойдет срок, придешь на берег озера.

      – Какого озера… нашего?

      – Не знай, Ваня, сам поймешь. Или родник тебе попадется не затоптанный, ступи в воду, какая бы она ледяная не была и глубокая, скажи: – Дедко, родной, благодетель, благослови наследника твоего, Ивана Филипповича и сделай, как надо, во славу нашу и во имя отца и сына и святого духа. Повтори.

      Ваня повторил и, сжавшись от страха, смотрел на маму и не узнавал её. Он хотел было спросить, но она опередила.

      – Когда почуешь дедкину благодать, зайдешь в озеро ли, в родник и будешь ходить, пока не ступишь на теплую струю воды, она укажет путь. Ходи по ней, пока не откроется тебе и вторая тайна Ромашкиных, главная! Ты станешь богатым, сильным и любимым, и поможешь тем, кто нуждается. Больше сама ничего не знаю. Знала бы, не уж-то не сказала бы, родненький.

      – А я знаю кому помочь надо. Коле, Вале, тебе, Витьке Шилову?

      – Всем поможешь, сынок. Ты сможешь уходить в туман и выходить