Радиация сердца. Евгений Рудаков-Рудак

оттого, что сильно трясут, разлепила через силу глаза и увидела склонившегося Сивухина, рядом испуганного Ваню.

      – Что с тобой? Тебе плохо, Марфа!

      – Мам, это туман, да? А где он?

      – Марфа, что с тобой, кто-то был здесь, какой ещё туман?

      Она медленно встала и оглядела весь двор.

      – Надо же, присела и задремала, как в тумане. А стиксы, Степан Савельевич, это кто такие, не слыхал?

      – Стиксы? Ну, брешут попы, что река в царстве мёртвых Стиксом называется. Я лично ни в чёрта, ни в бога, сама понимаешь – коммунист.

      – А цари еще, девять бессмертных, что ли, из Гипербореи какой-то, не слышал?

      – Ну, даёшь, Марфа Ивановна… У нас только товарищ Сталин вечно живой, а ты о целых девяти бессмертных. Правда, есть ещё товарищ Ленин и Карл Маркс, но это уже святые.

      – Да ладно, чепуха это всё. Приснилось. Устала за день, столько всего… И ты ещё, Степан Савельич.

      Сивухин ничего не понимая, помогал ей встать и пристально смотрел в зеленые затуманенные глаза. Он всегда помнил их блестящими, как изумруд на её свадебной брошке. До сих пор осталось что-то… Как говорят – то ли да, то ли нет.

      – А ты сама, раньше не слышала о Стиксе, или этих, как их, девяти бессмертных, может от батюшки, Ивана Филипповича, незабвенного весточка пришла, он же у вас не такой как все был. Вспомни.

      – Да бог с тобой! Говорю, приснилось. Устала.

      – Конечно. С кем не бывает, – он не отпускал её руку и всё пытался заглянуть в глаза.

      – Мам, я есть хочу.

      – Идем, сынок, затопим плиту, поставим варить картошку.

      – Дядь, а ты кто? Отпусти мою маму! – Ваня стал отрывать руку Сивухина от мамы.

      – Ого, какой ты строгий! А я раньше тебя её знаю, твою маму, когда тебя еще и в помине не было.

      – Брешешь. Я всегда был, а тебя не было!

      – Ух ты, шустрый какой. Видать уже в школе учишься и двоечник?

      – В первом учусь, а во второй хоть завтра, а то и в третий. Ты, небось, сам был двоечником!

      Сивухин захохотал, подхватил Ваню и высоко подбросил.

      – Ну всё… всё, сынок. Это правда, знакомый. Ты просто его не видел раньше. Идем обед готовить.

      Марфа довольно быстро пришла в себя и даже повеселела, словно выпила чего-то живительного или хмельного. У печки она поймала себя на мысли, что ещё раз хотела бы окунуться в тот волшебный туман, как в святой родник, и не могла припомнить, когда в последний раз ощущала себя так и что вообще, может чувствовать подобное. Она словно окунулась в родник детства, и услышала родной голос, как живительное журчание, которое приносит в сердце бодрость и силу. А Ваня смотрел широко открытыми глазами и совсем не узнавал маму, он то и дело переводил взгляд на чужого дядьку, и… чем больше присматривался, тембольше этот дядька становился противнее.

      Сивухин тоже был удивлен и насторожен, ему совершенно была не понятна метаморфоза Марфы: «В кошаре – одна, дома – небо и земля? Похорошела как-то, только непонятно как. В туман окунулась…