Зеленые мили.

надо о чем-то поговорить по итогам, и чтобы не заставлять их говорить загадками, я иду гулять по дороге в поле. Заодно и ноги согреются, может. Отхожу метров на 50, оглядываюсь. Вал и Грин стоят рядом и смотрят в мою сторону. Почему-то кажется, что только что разговор шел обо мне. И как будто кому-то из двоих он категорически не нравился.

      Воздух между морем и заливом прозрачен и чист. Возвращаются военлеты, летят уже повыше.

      – Ленусик! – орет Грин. – Хочешь на Ка-52 полетать?

      – Хочу!

      – Военлетов попросим – покатают. Но в другой раз.

      Ноги упорно не хотят превращаться из ледышек обратно в живые и теплые. Перехожу на быструю ходьбу. Вдали слышен надсадный рев мотора: это Кавказ выжимает из бедного «икстрейла» последние силы.

      – Пошли ему навстречу. – Грин машет мне рукой в направлении машины. До нее еще несколько сотен метров. Иду быстро, пытаясь согреться.

      – Лена!!!

      – Что?

      – Стой, где стоишь.

      Догоняют. Идем втроем, я по центру.

      – Куда ты одна пошлепала?

      – А что такого? Я же в зоне видимости.

      – Чучундра.

      Рассаживаемся. Едем на базу. В планах – сменить транспорт и на рынок. Мне так нравится их кормить, что на следующий после приезда день я наварила борща. Сегодня к нему планируется оливье, завтра – жареная картошка. Все простое. На гражданке я больше привыкла идти по кулинарным книгам звёздных шефов и сложным блюдам с модных курсов. Но всему этому тут точно не место. Вдали от дома скучаешь по дому, а не по бездушной молекулярной кухне. Тем более скоро – Новый год. А жареная картошка, как я узнаю сильно позже, вообще является любимым блюдом Грина.

      К сельскому магазину одновременно с нами подъезжает танк. Ребята приехали за кока-колой (она здесь иранская) и хлебом. В магазине мать с дочерью, девочка лет восьми, испуганно глядят на мой мультикам, и я вижу, как глаза становятся больше и в них ничего, кроме страха. Улыбаюсь ей. Но страх из детских глазенок не исчезает. Чуть раньше та же картина была в кофейне Геническа, только девочка другая, постарше. Мама живо по телефону обсуждала с кем-то то ли предстоящую поездку к родне, то ли сериал пересказывала. А она стояла с пряником в руке и смотрела сквозь нас огромными и до боли взрослыми глазами. В которых не осталось ничего детского.

      – Сколько еще пройдет времени, пока эти дети, у которых отняли детство, научатся жить без страха, улыбаться?

      – Не знаю, Ленк. – Кавказ по привычке давит на газ, но разогнаться особо негде.

      – А этот момент вообще наступит?

      Где-то на этих словах на дорогу выбегают пацаны лет 8–10 в дырявых грязных бронниках и с игрушечными автоматами. Им проще. Война у них начинается еще с детских игр. Мастерят самодельные каски, подбирают выкинутые сношенные броники и, как мы когда-то, играют в войнушку. Дети на войне играют в войну. Время словно сделало мертвую петлю, и человечество пришло к точке входа в пространство