8. Андрей Моисеенко

на учёного-недоучку, щёлкал ручкой:

      – Голоса слышите?

      – Только свой, – соврал он, пряча шестерёнку в кулак.

      – А шестерёнки? – врач наклонился вперёд. – Они шепчут?

      Он замер. Металл в ладони вдруг дрогнул, провернулся. Зубцы царапнули кожу.

      – Нет, – прошептал он, вставая. – Они кричат.

      У вокзальных часов он остановился. Механизм был обнажён – шестерёнки цеплялись друг за друга, как пьяные танцоры. Одна, ржавая и кривая, висела под углом, сбивая ритм. Он достал свою, примерил к пустому месту.

      Щелчок.

      Шестерёнка встала на место, провернулась. Часы зашагали ровно. Он засмеялся – горько, но громко. Прохожие оборачивались, но ему было всё равно.

      Глава 13: Суббота. «Клетка ».

      Тюремная камера встретила его запахом ржавой стали и человеческой безнадёжности. Он прилип к нарам, избегая взгляда сокамерника – мужика с лицом, будто его жрали кислотой. Тот сидел в углу, шоркая заточкой о бетонный пол. Скрип металла резал уши, как пила по кости.

      – Чего, петушок, глаза прячешь? – сокамерник плюнул под ноги, звякнув заточкой о нары. – Думаешь, отмолчишься? Тут, падла, я закон.

      Он не отвечал, уставившись в стену, где ржавые цепи висели, как плети. На стене символы – даты, вычеркнутые из чужих жизней.

      – Слышь, первоход! – Мужик вскочил, швырнув заточку в стену. Леза вонзилась в доску в сантиметре от его виска. – Ты у меня завтра на параше мыло ловить будешь. Понял, вафлёр?

      Он кивнул, чувствуя, как пот стекает за воротник. В горле пересохло, но страх уже выгорел – осталась только пустота. «Этот день закончится. Надо просто дотянуть до сна».

      – Скинь тапки, – сокамерник подошёл вплотную, тыча заточкой в грудь. – Мои. И штаны тоже.

      Он медленно расшнуровал боты, дрожащими пальцами стянул штаны. Холод сбежал в ступни. Мужик, ухмыляясь, швырнул одежду и плюхнулся на нары, засунув заточку за подкладку матраса.

      ***

      Фонарь за решёткой мигал, как пойманная в ловушку молния. Сокамерник храпел, разметавшись.

      Он лёг на спину, впиваясь в матрас, пропитанный мочой и страхом. В кармане робы нащупал обломок цепи – острый, как иголка. «Не успеет. Надо уснуть раньше».

      – Эй, сука… – сокамерник заворочался, не открывая глаз. – Завтра я тебе жопу расширю. И заколю, как свинью.

      Он сглотнул ком в горле, закрыв глаза. «Не слушай. Спи. Спи!»

      Казалось, он повторял это целую вечность, спи.. удалось избавиться от всех остальных мыслей. Погружение происходило как с аквалангом, лишь два сцепленных звена цепи проплыли перед мысленным взором.

      Глава 14: Воскресенье. «Звенья».

      Он проснулся от резкого толчка в бок. Открыл глаза – холодный бетонный пол, запах сырости и плесени. Вместо привычной камеры с мужиком, похожим на зверя, он оказался в другом месте. Стены здесь были покрыты бесцветными граффити, а на полу лежал тонкий слой пыли, словно эту камеру давно не использовали.

      – Эй, новичок, – раздался голос из угла.

      Он поднял голову. На нарах сидел мужчина лет сорока, с седыми висками и спокойным,