Стрелец. Дмитрий Ежов

нашего. И он прав: не будь нас, старых московских родов, нас бы уже давно татары перебили и не было бы никакого царства Московского.

      Тимофей Иванович прервался, дабы сделать еще несколько глотков из бутылки, а затем продолжил:

      – А царь наш светлейший, солнышко наше, Иван Васильевич, одурманенный медом, льющимся из уст новых подданных, возомнил себя первым после Бога. Но кто он без нас – петрушка на троне. Возложи венец на козла и ничего не изменится, ведь возле трона стоим мы – истинные правители Руси. Как мы решим, так и будет. Управились же мы как-то с правлением при малолетнем Иване, да и без него тоже управимся. Но надо отдать должное: умен наш царь и ловко водит нашего брата за нос, сталкивая лбами и не позволяя объединиться против него.

      Стрелецкий голова закончил свою речь и опять приложился губами к бутылке, а я, стараясь сохранить спокойствие, с ужасом думал, что за такие слова Тимофей Иванович может быстро оказаться на колу и заодно меня туда же усадит.

      – Ты, я смотрю, молчаливый – это хорошо, – продолжил Тетерин. – Я вообще считаю, что сын боярский должен поменьше говорить и побольше славы ратной искать. Но ведь одной славы мало, нужно еще и серебро в кармане иметь, и я тебе могу с этим помочь. Я помню тебя по Ругодивскому взятию, ты один из первых оказался на стене и помог захватить ворота. Такие люди нашему делу любы, и я хочу тебе устроить хорошую службу, нужно лишь в назначенный час помочь благодетелю своему в одном важном деле. Ну так как, согласен, Василий?

      Говоря это, Тимофей Иванович тыкал в меня пальцем, а закончив свой вопрос, пошатнулся и упал бы, если бы я не поддержал его. Затем я помог ему добраться до землянки и передал в руки его холопов и пошел прочь, обдумывая то, что сейчас услышал.

      Всю ночь я ходил по лагерю, пытаясь сообразить, что мне делать с услышанным: сказать воеводе, но что стоит мое слово безродного сына боярского против слова боярина; согласиться и потерять свою честь и, возможно, жизнь, когда поймают Тимофея Ивановича, и тем самым похоронить весь свой род; промолчать и сделать вид, что ничего не было и просто подождать дальнейших событий. В итоге я подумал, что утро вечера мудренее, и, возможно, днем, посоветовавшись с Вятко, имевшим прямой выход к воеводе, ко мне придет решение, но все вышло иначе.

      После утреней мою полусотню на постах сменил Захар со своими людьми, и я было уже собрался идти в крепость, как вдруг ко мне подошел один из холопов Тимофея Ивановича и передал приказ явиться к нему для разговора. Когда я пришел, стрелецкий голова сидел у себя в просторной и сухой землянке за столом и слегка дрожащими руками наливал в кружку вино. Он взглянул на меня мутным взором, когда я зашел, и тут же опустошил кружку. Затем он встал, накинул на себя тегиляй, подбитый мехом куницы, и, слегка покачиваясь, подошел ко мне.

      – Здравствуй, Василий. Я вчера немного перепил… Ты не помнишь, о чем мы ночью говорили? – спросил Тимофей Иванович.

      – Мы говорили о единении сынов боярских в ратном деле и службе государевой, –