Стрелец. Дмитрий Ежов

не выпал. Поежившись, я встал и немного походил для согрева и только потом сменил валенки на сапоги. Вместе со мной проснулся и весь лагерь, но было тихо и чувствовалось напряжение предстоящего дела, из которого не всем будет суждено выйти живым.

      За час до рассвета мы в полном снаряжении выехали из лагеря, оставив на хозяйстве кошевых с заводными лошадьми: Михаил решил, что они сегодня не понадобятся.

      В предрассветной мгле Михаил и я выстроили свою небольшую рать в лесу, а сами поехали к опушке посмотреть на поле предстоящей битвы. А там мы застали выстроившиеся пешие отряды ливонцев, готовые атаковать пролом в стене. И как только солнце показалось над лесом, грянули барабаны, и пешцы пошли в атаку, а я заметил, что впереди всех идет уже знакомый мне Колыванский полк, которому, видимо, предстояло первым войти в крепость по телам наших товарищей. Они шли гордо и величественно, уверенные в своей победе: разрушенные стены не представляли для них препятствия, а численное превосходство не оставляло шансов защитникам. А барабаны тем временем разрывали своим громом небо, вселяя в наши сердца тревогу.

      – Ничего… – успокаивая самого себя, сказал Михаил. – Хорошо, что в атаку идут одни пешцы, это позволит нанести быстрый удар по ним сзади. А ты, Василий, не дай их конникам ударить по мне слишком рано, задержи насколько сможешь. Глядишь, так и остановим атаку и дадим передохнуть защитникам, а там, может, и Бог поможет.

      Михаил перекрестился и, видно, начал читать молитву про себя, беззвучно шевеля губами.

      Тем временем ливонцы подошли к пролому в стене на расстояние в сто шагов, но темнеющая крепость хранила молчание. И тут все во вражеском войске вздохнули от удивления – поднявшееся солнце осветило разрушенные стены и явило на месте пролома новую деревянную стену.

      Я, как и Михаил, был поражен, как быстро (всего за одну ночь) защитники крепости возвели столь массивное сооружение, поставившее под вопрос наступление врага. И ливонцы поняли это: пики Колыванского полка тревожно заколыхались, отряды, поддерживающие их, на мгновение вообще остановились, но все же движение вражеских пешцев продолжилось.

      Крепость продолжала хранить молчание. Молчала она и когда колыванцы подошли на расстояние в пятьдесят шагов. Молчала, когда до стен осталось сорок шагов, потом тридцать. И вот уже ливонцы опустили пики, а их сапоги ступили на гору битого камня, оставшегося от крепостной стены. Казалось, что сейчас они поднимутся и ворвутся в крепость, но именно в этот момент Лаис ожил: сразу восемь пушек, стоящие на деревянной стене, изрыгнули из своего чрева свинцовую дробь, которая начала пронзать, рвать и калечить немецкую плоть.

      После пушечного залпа первые ряды Колыванского полка легли как шли, и было видно, что больше они уже никогда не встанут. Их товарищи тут же начали отходить, но им вдогонку полетели пули, выпущенные стрельцами Кафтырева. Колыванский полк при этом не побежал, а, сохраняя строй, медленно отступал, несмотря на витающую в воздухе смерть. Надо отдать должное, мужества им не занимать: