Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера. 1929–1941. Книги 1 и 2. Стивен Коткин

В тот же день начались недельные торжества по случаю 40-летия его творческой деятельности, кульминацией которых стало чествование Горького в Большом театре 25 сентября. Гронский впоследствии утверждал, что он возражал против таких чрезмерных восхвалений, на что Сталин якобы ответил: «Он честолюбивый человек. Надо привязать его канатами к партии» [1065].

      Вскоре после этого Сталин присутствовал на двух встречах с писателями – не в здании ЦК на Старой площади, а в роскошном особняке, выделенном Горькому в центре Москвы (Малая Никитская, 6), – шедевре стиля модерн, отобранном у дореволюционного промышленника и мецената Степана Рябушинского. Сначала 20 октября 1932 года Сталин и его приближенные встретились с писателями, состоявшими в партии, и Сталин на этой встрече разъяснил решение партии о роспуске РАПП. Он превозносил непревзойденную силу театра, ссылаясь на пьесу Александра Афиногенова «Страх», которую посмотрели миллионы зрителей; ее автор в драматической форме передал колебания в среде интеллигенции, но он же вывел в своей пьесе женщину-коммуниста, которая заявляет: «Мы будем бесстрашны в классовой борьбе и беспощадны к классовому врагу», а другой персонаж пьесы, ангелоподобная девочка, спрашивает: «Папа, кто главней – левый загиб или правый уклон?.. По-моему, главнее всего – двурушники» [1066]. Однако Сталин стремился к тому, чтобы присутствовавшие на встрече лояльные партийцы взяли на себя роль наставников. «…росло и множилось море беспартийных писателей, которыми никто не руководил, которым никто не помогал, которые были беспризорными, – указывал он. – В свое время я тоже был беспартийным… и во многом не разбирался. Но старшие товарищи не оттолкнули меня из-за этого, а научили, как овладеть диалектическим методом» [1067].

      Шесть дней спустя на новую встречу с диктатором и его приближенными были приглашены и беспартийные писатели. Приглашения делались только по телефону и сопровождались просьбой не разглашать факт приглашения – возможно, для того, чтобы усилить у получивших его чувство избранности. (Ни Бедный, ни Булгаков приглашены не были.) Лишь немногие из 50 собравшихся литераторов когда-либо встречались со Сталиным, не говоря уже о том, чтобы провести целый вечер в его обществе. Все были взволнованы до крайности. Во время первого же перерыва писатели столпились вокруг Сталина, и один из них задал вопрос о государственных дачах. «Из-под кустистых бровей быстро и внимательно глазами проходит по рядам присутствующих, – на следующий день записывал в личном дневнике литературный критик Корнелий Зелинский. – Когда Сталин смеется – а смеется он довольно часто и быстро, – жмурясь и нагибаясь над столом, то брови и усы бегут врозь и в лице появляется нечто хитрое… Сталин, что никак не передано в его изображениях, очень подвижен… Он очень чуток к возражениям и вообще странно внимателен ко всему, что говорится вокруг него. Кажется, он не слушает или забыл. Нет, оказывается, он все поймал на радиостанцию своего мозга, работающую

1065

Гронский. Из прошлого. С. 151–152. Горький приложил руку к тому, чтобы первым директором института его имени был назначен Лев Каменев, однако 16 декабря 1932 г. тот был арестован. Тем вечером в Большом театре Сталин заставил Анри Барбюса, сидевшего среди зрителей, подняться на сцену и уступил ему свое место в президиуме. Известия. 25.09, 26.09.1932. Андрей Бубнов, нарком просвещения РСФСР, проводивший отпуск в Гагре, написал Сталину с просьбой освободить его от участия в этих мероприятиях, но Сталин велел ему явиться в Москву. РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 44. Л. 115.

1066

Один из персонажей данной пьесы (1931), старый профессор, обвиняет советское общество в том, что оно выстроено исключительно на страхе. Lyons, Six Soviet Plays, 585–9; Lih, “Melodrama and the Myth,” 178–207. 2 апреля 1933 г. Афиногенов попросил Сталина прочесть его новую пьесу «Ложь», в которой изображались партийные аппаратчики низового уровня, вынужденные лгать, и показывалось, как их ложь проникает на все более высокие уровни системы, порождая соответствующие последствия. Сталин сделал многочисленные замечания на полях пьесы и написал Афиногенову: «Идея пьесы богатая, но оформление вышло небогатое». Сталин отмечал, что все коммунисты получились у Афиногенова уродами – и физически, и морально, и политически, – и запретил ставить пьесу в таком виде. Афиногенов переработал черновик, но почему-то не выполнил указаний Сталина. Артизов, Наумов. Власть и художественная интеллигенция. С. 758, сн. 37 (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 5088. Л. 1), 758, сн. 38 (Д. 4591. Л. 4), 192 (Д. 5088. Л. 118–118 об.); Hindus, Crisis in the Kremlin, 249.

1067

Максименков. Большая цензура. С. 261–268 (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1116. Л. 20–27). Запись встречи 20 октября сделал Феоктист Березовский (но он прислал текст записи Сталину только 29 апреля 1933 г.). «…оттолкнуть сочувствующего человека легко, а завоевать его доверие трудно», – заявил Сталин. Также он указал: «Стихи хорошо. Романы еще лучше. Но пьесы нам сейчас нужнее всего». РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1116. Л. 29–31.