Тени древних. Хроники тварей. Рассказы. Алексей Гунарович Зайцев

сглотнул, кадык на его тощей шее дёрнулся, как пойманная в силок птица.

      – Это не тот человек, которого она потеряла. Это… существо, которое носит его лицо, как театральную маску. Оно копирует память, голос, привычки. Но это не он. Это как… – он запнулся, подбирая слова, – как если бы ты взял фотографию человека и создал его идеальную копию. Внешне всё правильно, но внутри… пустота. Или что-то ещё более страшное.

      – И что оно хочет? – мой диктофон продолжал запись, красный огонёк мигал в полумраке комнаты, как тревожный сигнал.

      Ларин посмотрел на меня так, будто я задал самый глупый вопрос на свете. Его глаза расширились, и на секунду мне показалось, что в них отражается что-то, чего нет в комнате.

      – Оно хочет жить. Оно хочет быть здесь. Оно хочет… чувствовать. Понимаешь? Эти… существа… они не живые, в нашем понимании. Они не мёртвые. Они – нечто иное. И они завидуют нам. Нашей способности чувствовать. Дышать. Любить. Бояться.

      – А цена? – я вспомнил старую мудрость, которую вычитал в каком-то древнем фолианте во время работы над другой статьёй. – Должна быть цена. Всегда есть цена.

      Он снова перевёл взгляд в сторону, на символ в углу комнаты. Тот будто пульсировал в тусклом свете.

      – Он не просто так вернулся. Он… он питается.

      – Чем? – я почувствовал, как холод пробирается под рубашку, несмотря на духоту комнаты.

      Ларин закрыл глаза, словно не желая видеть реакцию на свои слова.

      – Людьми.

      Я почувствовал, как что-то тяжёлое, ледяное скользит по позвоночнику, от затылка до поясницы. Словно чья-то невидимая рука.

      – Ты хочешь сказать…

      – Я хочу сказать, что рядом с ним людям становится хуже. Они слабеют. Они теряют память, частицы себя. Их сознание… пустеет. Высыхает, как колодец в засуху. Как будто что-то высасывает из них жизнь, но так медленно, так изощрённо, что они даже не замечают. Пока не становится слишком поздно.

      Я вспомнил Эвелину.

      Её бледность, почти прозрачную кожу с проступающими венами. Её нервозность, дрожащие руки. Её странные провалы в памяти, о которых она обмолвилась во время нашего разговора.

      Она уже была его жертвой. Его первой жертвой. Женщина, которая так любила мужа, что готова была вернуть его из небытия, теперь медленно угасала, питая существо, носящее его лицо.

      Ирония, от которой хотелось кричать.

      Снаружи начался дождь. Его капли барабанили по карнизу, как пальцы нетерпеливого посетителя. Небо почернело, хотя до заката было ещё далеко.

      – Как его остановить? – спросил я, поражаясь собственному спокойствию. Где-то глубоко внутри я знал, что должен бежать. Забыть об этой истории. Уничтожить запись. Никогда не возвращаться. Но другая часть меня – та часть, которая сделала меня журналистом – жаждала правды.

      Ларин покачал головой, его движения были резкими, дёргаными, как у марионетки с запутанными нитями.

      – Я не знаю. Я не уверен, что его вообще можно остановить.

      – Но есть способ? Должен быть способ, – я наклонился