Перепутья. slip

Оно началось еще с атрия дома Пизона, продолжилось после того, как они с последним, кое как собравшись, все-таки вышли на улицу, и достигло своего пика возле храма Юпитера на Капитолии. Сенаторы и авгуры, что спешили в храм после обязательного жертвоприношения, терялись среди огромной массы зевак.

      Реальность превзошла все самые смелые ожидания, и созванное Тавром заседание произвело настоящий фурор.

      Широко распахнутые двери храма, – двери, что целый год снились ему заколоченными навсегда, – были совсем близко, но одновременно с этим очень далеко. Плотная стена людей расступалась крайне неохотно. Все считали своим долгом обязательно переброситься с ним хотя бы парой слов, что замедляло продвижение еще сильнее.

      Даже в его бытность диктатором, было как-то поспокойнее, сейчас же все словно сума посходили.

      Запыхавшийся и раскрасневшийся Бальб появился из ниоткуда. Вынырнул из-за очередной кучки зевак, и, смахнув пот со лба, без лишних формальностей сказал:

      – Ну и народу собралось, насилу к вам пробился, – после чего по очереди поздоровался с ним и Пизоном.

      Гай хмыкнул и оглянулся в поисках хотя бы какой-то бреши в рядах зевак.

      Такой ажиотаж все-таки был редкостью. За свою долгую карьеру, он мог припомнить только два заседания, спровоцировавших подобное оживление – в начале его первого консульства22, когда рассматривался первый аграрный закон, и за десять дней до декабрьских ид в год консульства Цицерона и Гибриды23, когда решалась судьба сподвижников Катилины.

      Остальные проходили в куда более спокойной обстановке.

      – Как думаете, что Тавр так хочет обсудить? – спросил Бальб, выдергивая его из воспоминаний.

      Ему ответил Пизон:

      – У нас нет консулов, осталась всего пара преторов, а на юге сидит мятежник, готовый в любой момент ударить. Дай угадаю. Наверное… – он потер подбородок в притворной задумчивости, – Цены на зерно. Точно, их.

      Гай прыснул в кулак, а Бальб хмыкнул:

      – Да кто его разберет. Может и цены на зерно.

      Пизон покачал головой, а затем встрепенулся, когда Гай ткнул его локтем в бок и указал на просвет между людьми, из-за которого виднелся храм.

      Ликторы Тавра, что оттискивали толпу от дверей, без вопросов пустили их вовнутрь. Оживление снаружи создавало ощущение, что и внутри яблоку негде было упасть – но оно было ошибочным. Больше половины мест пустовали. Многие из тех отцов-сенаторовв, что все же решились прийти, разбились по кучкам и настороженно переговаривались между собой.

      Но и это был прогресс. Если бы они совсем ничего не делали все эти дни, на заседание едва удалось бы заманить и сотню человек.

      Губы сами по себе растянулись в улыбке. Все снова было нормально. Все снова было так, как и должно было быть.

      Они не успели отойти от входа далеко. Стоило первому из сенаторов обратить на них внимание, зал словно очнулся ото сна – и уличное столпотворение повторилось. Отцы-сенаторы жаждали узнать все из первых уст, и, к тому

22

59 г. до н.э. Римляне в обиходе “нумеруют” года по именам консулов. Летоисчисление “От основания Города” (AUC) тоже есть, но в обиходе не используется.

23

63 г. до н.э.