Своих не бросаем. Век двадцать четвертый. Олег Белоус

Ганс, небрежно, словно по пустому месту, скользнув равнодушным взглядом по широкому славянскому лицу полицейского, и откинулся в кресле, – «а» и «б» сидели на трубе… Он для загадок, для мистических тайн, в отличие от предельно конкретного английского – языка торговли и математики или немецкого – языка воинов и промышленников.

      Оглянулся на братьев. Они смотрели на него предельно внимательно.

      – А если серьезно? – с нотками нетерпения произнес Отто, небрежно рассматривая тщательно ухоженные ногти.

      – Сдаюсь, сдаюсь, – Ханс шутливо поднял руки вверх и раздвинул губы в благожелательной улыбке, – Мне известно немногое, но sapient – sat (умному – достаточно), как говорили римляне. Не буду утруждать вас исходными данными, на основании которых я пришел к выводам, но исполню роль болгарской бабы Ванги. Начнется скоро. Очень скоро!

      Затянувшееся молчание нарушал едва слышный свист мощного мотора. Братья размышляли.

      – Значит, наши волосатые… – произнес русский, сжимая пудовые кулаки, которыми он по мнению сидевших в машине аристократов выбивал признания из арестованных и впервые посмотрел тяжелым взглядом в по-арийски синие глаза Ханса, словно пытаясь выведать скрытые мысли, но тому было наплевать. Русский отвел взгляд, потом, пытаясь подобрать слово, поводил в воздухе неожиданно короткими пальцами, – партнеры, готовы к выступлению?

      – Почти, почти готовы, – сопроводил ответ ледяной улыбкой Ханс, прищуренный взгляд застыл на чем-то, видимым только ему одному. Медленно наклонил голову. В этот момент он выглядел величественно, подобно далеким предкам, легким мановением руки, посылавшим полки в смертельный бой.

      Братья кивнули и сдержанно улыбнулись. Они готовы подождать еще немного, но не до бесконечности. Потому что время для созерцания давно прошло. Настало их время. Дурацкая и несправедливая система, когда крупные предприятия принадлежат государству или муниципалитетам, или государственно-частному партнерству, при этом главное в последней форме владения слово государственно, будет разрушено. А власть будет принадлежать не плебсу, а достойным этого. Сотнями лет управлявшими своими землями!

      Мир обречен изменится, изменится до неузнаваемости!

      Наступившая тишина могла бы быть абсолютной, если бы не свист двигателя. Увы, длительной немой сцены не получилось.

      Машины свернули с шоссе к очередному городку – тихому, безмятежному и чистому. Дома и уличные фонари были неподдельно старинными, как и вывески и решетки крошечных газонов. Показался парковый комплекс, огороженный глухим высоким забором. В резиденции бывшего королевского рода Виндзоров, предпочитали не привлекать к себе излишнего внимания досужей публики. Проехав открывшийся автоматически барьер, как на железнодорожном переезде, покатились мимо подтянутых вооруженных охранников в полной выкладке, чуть в стороне из-за кустов торчали стволы роботизированных пулеметов, стационарных лучеметов и антенны системы глушения радиоуправляемых