Семь ночей в постели повесы. Анна Кэмпбелл

неумолимой. Он по-прежнему легко касался ее губ своими, словно пробуя на вкус.

      Сидони неосознанно выпятила губы. Всего лишь намек на ответный поцелуй, не более. Он издал горлом удовлетворенный рокот. У нее засосало под ложечкой. Она осознала, что, уступив так мало, она уступила много. Сидони сделала попытку отступить на прежние позиции. Но было поздно. Рука у нее на затылке сжалась и притянула ее. Больше пыла. Больше нежности. Больше поцелуев, зазывающих ее в неизведанное.

      К тому времени как Джозеф поднял голову, Сидони дрожала от страха, негодования и непрошеного чувственного отклика. Сделав протяжный, судорожный вдох, она открыла изумленные глаза. Он был так близко, что ей пришлось отклониться назад, чтобы черты его попали в фокус. Он наблюдал за ней с настороженностью, которая противоречила неторопливой сладости поцелуя.

      – Вы не должны были этого делать. – В голосе ее прозвучало скорее смятение, чем праведный гнев.

      Ветер играл с ее растрепанными волосами, бросая пряди в лицо. Кисмет стояла спокойно. Гнедой Меррика обнюхивал какие-то водоросли. В нескольких шагах от них волны разбивались о берег. Когда Меррик целовал ее, она слышала лишь дикий танец собственного сердца, оставаясь глухой ко всему остальному, включая требования самосохранения.

      Джозеф нежно провел пальцем невидимую линию вдоль щеки Сидони. Прошлой ночью он вот так же касался ее обнаженной груди. Это воспоминание подстегнуло гнев, который ей следовало бы призвать на выручку, когда он только начал целовать ее.

      – Не надо. – Она отдернула голову. От резкого движения всадницы Кисмет беспокойно переступила ногами.

      – Тебя никогда раньше не целовали, да? – В голосе Меррика не было обычной насмешливости. Он казался потрясенным. Серебристые глаза его были мягкими, как осенний туман, и рот тоже был мягким, полным и до невозможности соблазнительным.

      Она заморгала, ужаснувшись, когда до нее дошло, что она глазеет на него, как ребенок, зачарованный рождественскими свечами.

      – Что… что вы сказали?

      Он смотрел на нее почти нежно. Где-то в дальнем уголке сознания зазвенело предостережение. Остерегайся! Остерегайся!

      – Тебя никогда раньше не целовали?

      Она нахмурилась, пытаясь понять смысл его слов.

      – Конечно же, целовали.

      Он скептически воздел бровь:

      – Тысячи раз. Ручаюсь.

      Она вспыхнула и с силой стиснула поводья, борясь с желанием ударить его.

      – Нет. Вы целовали меня вчера. – В голосе ее проявилось раздражение. – Или вы не помните?

      Рука его скользнула ей под подбородок и приподняла лицо. Он разглядывал ее как какую-то причудливую новую разновидность под увеличительным стеклом.

      – Разумеется я помню, bella. Воспоминание об этом преследует меня. Просто ты еще более… нетронута, чем я думал.

      Раздражение вспыхнуло в ней от того, что он смеет насмехаться над ее неопытностью. Сидони резко высвободила подбородок.

      – У меня нет привычки якшаться с беспринципными