Озорник Антонис. Пенелопа Дельта

некоторое время не отвечал. Все были в раздумьях. А потом он сказал:

      – Не буду я этого говорить!

      – Но она тебя выдерет!

      Антонис равнодушно повел правым плечом.

      – Ну и пусть выдерет! – объявил он.

      Девочки посмотрели на него с восхищением. Да, что-то такое было в Антонисе, что заставляло их чувствовать себя глыпышками, трусихами и недостойными, заставляло их подчиняться его воле. Но только до тех пор, пока он не становился тираном, тогда-то они восставали!

      Александр сидел на полу и следил за всем этим разговором, то и дело поглядывая на ребят. Слова брата растрогали его.

      – Нет, Антонис, – стал умолять он. Голос его дрожал, он был готов расплакаться. – Скажи, что это Яннис сделал, а то тебя выдерет тетя, как в тот раз, когда ветром сбило кувшин, а она подумала, что это ты его разбил!

      Тут Антонис достиг вершин героизма и самопожертвования. Он вспомнил ту взбучку, вспомнил пухлую теткину руку – было совсем не больно – и сказал, запрокинув голову:

      – Я не собираюсь быть доносчиком!

      Все покорно замолчали. Антонис заслуживал быть их предводителем, пусть Александра и была старше него.

      И в тот вечер он решал все за всех, правил братом и сестрами, как абсолютный властелин, пока не пришло время ложиться спать. А на следующее утро, кроме как во время уроков, он снова командовал, точно диктатор, который не хочет даже слушать чужое мнение.

      Девочки начали потихоньку возмущаться. Монархия Антониса приходила в упадок, тем более что тетя не заметила испачканную и расковырянную стену, так что у Антониса не было повода показать своим героизмом, что он достоин еще один день навязывать сестрам и брату свою волю.

      Началась смута и, конечно, вспыхнуло бы и восстание, однако после обеда пришло послание от тети Аргини – она приглашала четверку в гости, вместе с учительницей, поиграть с ее семерыми детьми. Она сама уйдет, дядя доктор тоже, и дом, и двор будут в их полном распоряжении – пусть бегают, кричат, если хотят, распевают в свое удовольствие.

      Это послание разогнало тучи, разгладило лица – восстание угасло, и среди ребят воцарилось единство, без монархов и подчиненных.

      Ненадолго настал штиль.

      Но когда мисс Райс узнала, что у семерых детей тети Аргини нет ни учителя английского, ни даже няни, она отказалась туда идти и велела детям попроситься просто на прогулку, пусть-де скажут, что предпочитают пройтись, чем идти к тете в гости.

      И восстание, обратившееся было в дым, снова запахло порохом. Оно началось протестами и продолжилась взбучкой – а рука англичанки была куда тяжелее и жестче, чем маленькая ручка тети Марьеты, – протесты утонули в реках слез, без удержу хлеставших из трех пар глаз одновременно.

      Один Антонис не плакал, потому что Антонис не плакал никогда. Он только стиснул зубы от ярости и высказал учительнице:

      – Ты злая женщина!

      Это все испортило. Лучше бы он плакал, как девочки или как Александр.

      – В борьбе обретешь ты право свое!^* –