Из одного дорожного дневника. Николай Лесков

здорова. Это я немного простудилась, застудила груди, и только. Теперь все пройдет, – добавила она, помолчав немного.

      – Вас-то я только перепугала, – проговорила опять больная.

      – Полно глупости говорить.

      – Право! Сколько хлопот наделала.

      – Э! Стыдись.

      – Ну, ну, не сердитесь же, тетя моя добрая. А невеста наша спит?

      – Спит; что ей пока делается?

      – Красавица моя! Какая она милочка; посмотрите на нее, тетя: точно спящий Амур.

      – Давно ли ты была сто раз лучше ее.

      – Ну где же там лучше, тетя?

      – Мне лгать нечего: она мне дочь, а ты племянница.

      – Она еще не расцвела, – сказала больная.

      – Пожалуй, и не расцветет, а завянет, как ты.

      – Далось же вам, тетя, что завяла я, да завяла. С чего вы это берете?

      – Будет тоже, может быть, реветь коровою, как ты.

      – Тетя! Когда ж это я ревела?

      – Знаю, мой друг, все знаю.

      – Нечего знать, тетя, – отвечала, вздохнув, молодая женщина.

      – А глаза-то с чего запухли?

      – От ветра. – Больная сама тихонько рассмеялась над собою и, вздохнув, проговорила: – Что же делать-то, что делать, тетя? Разом ничего не переделаешь: нужно терпение, сила воли, твердость, спокойствие, а последнего-то у меня и нет, в том вся и беда.

      – А скоро и здоровья не станет.

      – Станет, не бойтесь, кто любит, тот живуч.

      – Из какой это книжки?

      – Из той, что у меня бьется под ребром.

      – А!

      – Не сердитесь же, теточка.

      – Чего сердиться! Мне просто жаль тебя, бесхарактерную женщину, и только.

      – А жаль, так помогите.

      – Чем это?

      – Дайте 600 рублей?

      – На что? На карты? На любовниц?

      – Тетя! Тетя! – проговорила больная с упреком. – Ну не хотите дать – не давайте, но не обижайте его; ведь он мне муж, ведь он отец этого самого ребенка!

      – Хорош муж! Разбойник!

      – Тетя! Ведь я у вас в доме.

      Тетка ничего не отвечала, только слышно было, как она щелкнула табакеркой и протяжно втянула в нос порцию нюхательного табаку.

      – Посмотрите, тетя, – тихо проговорила больная.

      – Что там?

      – Посмотрите, как она сложила губенки.

      – Дай, я ее положу к Ксаверне, а ты усни.

      – Нет, Ксаверна ее задавит.

      – Ну, вот еще!

      – Право, задавит.

      – Ну, положу на кресла.

      – А сами-то где же ляжете?

      – Да я посижу, посчитаю нынешние покупки, а там после прилягу хоть у тебя в ногах.

      – Смотрите, тетя!

      – Что опять?

      – Точный отец, дуется, сердится. Ох ты, мое сокровище! – Мать поцеловала малютку.

      – Еще ему дуться!

      – Какая вы, тетя, смешная! Разве он не человек?

      – Да на кого он имеет право сердиться? На себя разве?

      – На себя, на меня, на многих.

      – А ты ему какое лихо сделала?

      – Да что вы думаете, тетя: я ангел, что