Вертикаль. Место встречи изменить нельзя. Станислав Говорухин

Гамлета в бронежилет?! Главное теперь – не потрясти, не всколыхнуть, не пробудить (добрые и благородные чувства), не посеять (разумное, доброе, вечное), а – удивить. Во что бы то ни стало, любыми приемами – удивить театральную публику и театральных критиков. А мы – вот так! А у нас – не как у всех! А мы – прочли пьесу по-своему!

      Великий артист и большая умница Борис Андреев говорил: «Прочесть пьесу по-своему – значит пренебречь тем, что написано для всех».

      Для рядового обывателя, какого-нибудь инженера, учителя, врача, смотреть сегодняшний театр – тяжкая работа. И не для души и сердца, а для нервной системы. Это изнурительная борьба со сном, с минутной стрелкой, которая вдруг перестает двигаться. Для здорового зрителя нынешний театр – пытка.

      – Не спи, не спи! – толкает меня в бок жена. – На тебя смотрят!

      Я украдкой смотрю на часы – стрелка не двигается. До антракта – как от слякотной осени до жаркого лета.

      Раневская вспоминает подслушанный разговор у театрального подъезда. Выходит после спектакля супружеская пара. Муж:

      – А все ты, блядь! Пойдем в театр, пойдем в театр…

      А вот что подслушал я. Две женщины, одна бормочет:

      – Лучше бы я купила халву…

      Контрольный выстрел

      Первый опыт театральной постановки был во ВГИКе. «Аптекарша» – по Чехову (потом я снял по этому рассказу первый свой короткометражный фильм). Маленький спектакль получился удачным – весь институт бегал смотреть.

      Спустя много лет мы с писателем Юрой Поляковым написали пьесу. С дурацким названием «Контрольный выстрел». Зрители могут подумать – про бандитские разборки. Но нет – лирическая комедия, и грустная, и веселая.

      Звонит мне Татьяна Доронина, художественный руководитель МХАТ имени Горького. «Хотим поставить вашу пьесу. В среду – читка. Приходите».

      В среду я специально опоздал. Боялся, что заставят читать самого автора.

      Читала Доронина. Актриса она восхитительная. Получился моноспектакль; артисты, сидевшие в зале, корчились от смеха.

      «Хотим, чтобы вы поставили спектакль», – говорит Доронина. «Нет, нет, нет!..» – испугался я.

      Но – уговорила. Я начал репетировать.

      Доронина у себя в театре – Сталин. Ее боятся больше, чем боялись усатого вождя. Ну и, соответственно, – атмосфера… Более гнетущей атмосферы я не ощущал ни в одном театре. Ни творческих споров, ни дискуссий…

      Месяца за три я слепил спектакль. Сдаю его худсовету.

      «Художественным советом» оказалась сама Доронина. Представляете: артисты играют комедию перед пустым, в 1300 мест, залом. От страха у них прилипли языки к гортани…

      Прогон кончился. «Художественный совет» ни разу не улыбнулся. Поднялись в кабинет. Долгое молчание. Наконец Доронина разлепила губы:

      – Мда-а…

      И мхатовская пауза. Побарабанила пальчиками по столешнице. И опять:

      – Мда-а… – и снова молчание. Наконец произнесла членораздельное: – Каков же, на ваш взгляд, жанр этого спектакля?

      – Комедия.

      Вскинулись