Вертикаль. Место встречи изменить нельзя. Станислав Говорухин

кстати, не ошибся. Вот показалась и красная мельница с широкими крыльями – «Moulin Rouge» («Мулен Руж»).

      Вернулись в отель под утро, накальвадосившись как следует. Весь день я зевал на экскурсии по Парижу. А экскурсия та еще: музей-квартира Ленина, кладбище Пер-Лашез – «Стена коммунаров»…

      В субботу позвонила Марина и пригласила в гости. Я подошел к нашему мудаковатому руководителю группы, он замахал руками. Потом согласился, но с условием, что поедет кто-нибудь из группы – сопровождающим. На эту роль был назначен довольно милый человек, в возрасте, секретарь парткома какого-то одесского предприятия. Вместо левой руки у него был протез.

      Марина заехала за нами, отвезла к себе домой, в предместье, в Мaison-Laffitte. Уютный, ухоженный, просторный дом. Это по тогдашним моим меркам – просторный. Сегодня, если сравнивать с домами на Рублевке, – просто избушка.

      Марина приготовила вкусный обед, мы пили прекрасное французское вино. Мой сопровождающий расслабился, отстегнул свой протез, положил его на комод.

      Стояла прекрасная прохладная парижская осень. А в жарком июле этого тяжелого года умер Высоцкий! Рана, нанесенная его смертью, еще кровоточила. Хотелось поговорить с Мариной по душам – конечно же, о Володе. Но мешало присутствие другого человека. Но вот он ушел побродить по саду. Мы разговорились, всплакнули оба. И все равно что-то мешало. Как будто чужой человек не уходил.

      Да он и не ушел – на комоде, перед нашими глазами, лежала его кожаная рука.

      На Памире

      1964 год, лето, каникулы, безденежье. Встречаю Сему Шульмана, начинающего режиссера-документалиста.

      – Еду на Памир – снимать сюжет для «Альманаха кинопутешествий». Поехали со мной, будешь директором группы. Ты на Памире был?

      Я бывал и на Памире, и на Тянь-Шане. В альпинистской своей юности покорил несколько вершин, проходил геологическую практику на Памиро-Алае, совершил пару трудных горных походов в горах Памира (прошли однажды весь ледник Федченко; 72 км через трещины и ледопады). Предложению Шульмана обрадовался. Во-первых – деньги, а во-вторых – мой любимый Памир.

      Оформили меня старшим администратором, выдали деньги на картину – десять тысяч рублей, велели истратить все, ни в коем случае не экономить. Об этом особенно строго предупредили: если, мол, уложитесь в меньшую сумму, скажем, в шесть тысяч, следующей группе урежут смету.

      Прилетели мы в Душанбе, столицу Таджикистана, бывший город Сталинабад. Арендовали машину вместе с водителем Сережей, страстным охотником и рыболовом. И выехали на Памирский тракт.

      Ах, что это была за экспедиция! На ночь останавливались на берегу речки, раскидывали палатку, Сережа доставал из багажника «накидку» (рыболовную сеть типа большого сачка). И просто вычерпывал из воды форель, крупную рыбу с розовыми пятнышками на спине (на Памире ее называют «маринка»).

      Днем мы снимали кино. Сема Шульман, никогда не видевший гор, написал еще в Москве сценарий. Начинался он так: «На вершине высокой скалы сидит орел…» И дальше в таком же духе.

      То, что мы увидели в натуре, ничуть не походило на сценарий.