Помнит только он. Павел Федорищев

женщин в платках и низкорослого мужичка в дутой куртке.  Наискосок от обелиска – и тут Тихон облегчённо выдохнул – стоял Дашин дом: та самая изба с потускневшими голубыми ставнями, окружённая сливовыми деревьями. Перед забором стоял «пазик» и белая «Волга». Дашиного «купера», купленного в прошлом году в кредит, видно не было…

      Тихон ускорил шаг, и чем ближе он подходил, тем тревожнее стучало его сердце. Дом был тот, сомнений в этом не было, но что-то снова было не так, не то. Снова мелочи, которые улавливал его взгляд, подавали слабые, но усиливавшиеся с каждым его шагом сигналы, от которых сжимался в комок желудок и начинали гореть уши.

      Выйдя к перекрёстку, Тихон уже был взвинчен и потерян. Вместо металлических столбов и сетки, которые они с отцом вкапывали и натягивали два с половиной года назад, участок был окружён старым, бесцветным забором. Рядом с открытой настежь калиткой висел ржавый почтовый ящик, а сам дом – Тихон думал, что ему показалось издали, но сейчас стало ещё заметнее – как бы наклонился одним боком к земле. Замершая в неуклюжей позе чужая изба глядела на него чернеющим под крышей оконцем, скалилась перекошенными мёртвыми окнами.

      Напротив дома по-прежнему стояли две женщины в платах и невысокий мужичок лет шестидесяти. Одна из женщин, невысокая высохшая старуха, опиралась на толстую палку, больше похожую на посох, чем на трость. Вторая, крупная и широкоплечая тётка с рыжими коротко стриженными волосами, придерживала старушку под локоть и что-то говорила мужичку, который флегматично смотрел на калитку, покуривая папиросу. Затуманенный взгляд его, вздувшиеся вены на шее и сетка капилляров, покрывавшая небритое грубое лицо, выдавали в нём человека выпивающего.

      – Да понял, я, Гал, ну едрён-батон! – Растягивая слова, проговорил он с папиросой в зубах. Перевёл взгляд на Тихона и кивнул в его сторону. – Тут вот…

      Галя перевела взгляд с мужичка на Тихона. Сдвинувшиеся к переносице тонкие брови её взлетели вверх, сменив выражение лица с грозного на трагическое.

      – Тиша, дорогой! – воскликнула она поразительно тонким для своей комплекции голосом, – Приехал-таки! Ох, слава тебе, Господи!

      Галя бросилась было к Тихону, но старушка опасно качнулась, потеряв опору, и она вернулась на место, подхватив её.

      – Мама, ну чего ты! – с досадой упрекнула Галя старушку и тут же ласковым с ноткой печали голосом добавила, наклонившись к самому её уху: – Тихон-младший приехал, Лёшкин сын. Николая, слыш? Николая внук-то!

      Старушка вцепилась в Тихона взглядом чёрных блестящих глаз и закивала. Тихону стало совсем не по себе: он не узнавал ни старушку, ни Галю, ни мужичка. Он растерянно огляделся и только сейчас заметил жёлтую картонную табличку на грязном лобовом стекле стоявшего тут же «пазика»: «Ритуал»…

      «Не может быть, только не Даша!..» – страшная мысль родилась в его голове.

      – Тёть Лида тут живёт ещё? Васильева? – выдохнул он с надеждой, но на лице Гали читалось недоумение, а глаза