Помнит только он. Павел Федорищев

рассеивалась, растворяясь в ноябрьском воздухе, как печной дым.

      Итак, размышлял он, всё выглядит так, будто кто-то или что-то изменило прошлое. Звучало это безумно, но пока это была единственная его гипотеза. Берёзки отступили, и Тихон поразился, как близко оказалась деревня: он буквально наткнулся на первый забор. «Еще лет через десять лес совсем поглотит её», промелькнуло у него в голове.

      Дорога шла в гору, и вся деревня сгрудилась вокруг неё на широком, стоящем дугой холме. Из редких печных труб поднимались на встречу падающему снегу тонкие струйки дыма, расцветавшие над деревней и тающие на ветру. Ребёнком деревня казалась ему гораздо больше: настолько, что он и «банда» могли позволить себе относиться к ребятам с «того конца» как к чужакам. Может быть, это было просто детское восприятие, а может быть, деревня и правда стала меньше, ведь только глухой не слышал про вымирающие сёла… Издалека послышалось рычание мотора, и в тот же момент из-за склона холма на дороге появился мотоблок с двумя ездоками. Приблизившись к нему, они чуть притормозили, как бы оценивая, какого приветствия он заслуживает. Один из них, лет шестидесяти, показался Тихону знакомым. Большой живот обтягивала серая видавшая лучшие времена олимпийка, поверх которой был накинут ватник такого же серого цвета. Тихон перевёл взгляд на его попутчика: это был молодой, лет тридцати, поджарый мужик в спортивном костюме, надетом поверх шерстяной кофты с горлом. Между ног молодой держал большой полипропиленовый мешок, из которого торчали лопаты и ломик.

      Когда мотоблок поравнялся с ним, Тихон в рассеянно кивнул старшему, но тот лишь сурово посмотрел на него. Молодой поднял руку в ленивом приветствии. Взревев, машина рванулась и скрылась в молодом березняке, из которого только что вышел Тихон.

      Лопаты, кладбище… могильщики, вот почему толстяк показался ему знакомым! Хорошо, что они не встретили его раньше, в минуты помешательства на кладбище. Или они могли бы что-то прояснить?

      – Эй! – крикнул Тихон, – Мужики! Э-эй!

      Но мотоблок уже въехал в лес, и его рёв превратился в еле слышное жужжание, а спустя миг и вовсе стих. Тихон пожал плечами. В конце концов, они вернутся, раз местные.

      Войдя в деревню, он, наконец, почувствовал себя увереннее. Жилых домов, судя по печным трубам, оставалось всего ничего, но жизнь тут ещё теплилась. Тихон привычным жестом посмотрел на запястье, но часов не было. Захотелось курить, опять накатила тревога, Тихон судорожно стал вспоминать, снимал ли часы в поезде или оставил дома. Не вполне уверенный, он решил, что второй вариант ему подойдёт больше.

      – Мнительный ты стал, Тихон, ой мнительный! – процитировал он вслух фразу из старого фильма, не смутившись, что героя звали совсем иначе.

      Тихон достал телефон. Экранные часы показывали 11:11, а под ними была целая стопка оповещений. Двенадцать пропущенных вызовов! «Мама», снова мама… Ого, десять пропущенных от отца!» Отец Тихона терпеть не мог говорить по телефону. Конечно, он говорил, что истинное общение – это только лично, «глядя в глаза»,