Помнит только он. Павел Федорищев

– выдохнул он и посмотрел на собравшихся, – давайте помянем деда Тихона. – голос звучал неуверенно и глухо, – Царствие тебе Небесное, Тихон Петрович!

      – Царствие Небесное! – прошептали Майя и Галя. Тихон посмотрел в потолок.

      Все выпили. Нескладность момента никуда не исчезла. Митрич начал наполнять по второй, старуха Майя смотрела на Тихона блестящими глазками.

      – По блинку хоть скушайте, за помин души Тихона Петровича, – заговорила Галя, – Люська сама пекла!

      Тихон положил себе блин. Блин был тонкий, мягкий и пористый – как он любил. Потянулся к стоявшей пиалке с мёдом, но Люда опередила его, и уже поливала мёдом свой блинчик. Он посмотрел на неё. Низкого роста, коренастая и плотная, Люда не производила впечатления толстухи: всё в ней казалось гармоничным и пропорциональным. Грубые черты лица – нос «картошкой», полные губы – оттенялись большими тёмными глазами, какие рисуют у восточных красавиц в сказочных книгах. Сейчас эти глаза посмотрели как будто ему в самую душу, и внутри Тихона что-то ёкнуло, и, когда Люда протянула пиалку с мёдом ему, он (довольно глупо, как ему показалось) засмеялся и тут же почувствовал на себе взгляды собравшихся. Он сделал вид, что закашлялся, глянул на Люду, отметив про себя, что в уголках её глаз мелькнули смеющиеся искорки, прочистил горло и встал.

      – Я предлагаю вспомнить прадедушку! – он оглядел собравшихся, – К сожалению, я почти совсем не знал его, но по рассказам моего деда, он был самым замечательным человеком на свете, лучшим папой… – Тихон посмотрел на отца, тот сидел и смотрел будто бы сквозь него, – Я обязан прадеду, в честь которого меня назвали. И не только своим именем, но и тем, кем я стал.

      Тихон вспомнил, что рассказал ему сегодня отец.

      – Мой папа сегодня сказал мне, что, когда я был маленьким и гостил здесь, я буквально изводил прадедушку своими расспросами о нём, о семье, о том, что ему пришлось пережить… Так, что прадедушка предрекал мне стать сыщиком. И в некотором роде я им стал, – Тихон грустно улыбнулся и посмотрел на отца, тот ободряюще кивнул, – я историк, а это тоже своего рода детективная работа. Только я расследую тайны, произошедшие давным-давно… – он откашлялся, собираясь с мыслями. – Мне, откровенно говоря, очень горько. Очень горько оттого, что я не знал моего прадеда так, как мог бы знать, а теперь… теперь уже поздно, и я не смогу ни поговорить с ним, ни расспросить его о многих событиях, которым он был свидетелем и участником. Но все вы, – он обвёл сидящих за столом поднятой с рюмкой рукой, – знали Тихона Петровича, будете помнить его и, надеюсь, поделитесь со мной вашей памятью о нём. За вас!

      Тихон протянул свою рюмку, и сидящие за столом подняли свои. Отец стукнул своим стаканом по рюмке Тихона и издал какой-то всхлип, глаза его были на мокром месте. Выпили.

      – Да, Тиша, хорошо ты сказал! – похвалил он, – Дим, налей-ка, и я скажу!

      Митрич открыл новую бутылку и разлил. Галя прикрыла свою рюмку рукой, мол, всё, хватит. И толкнула своего мужа в бок, но тот сделал вид, что не заметил этого, сосредоточенно внимая