Золушки из трактира на площади. Лесса Каури

отпусти! – заикаясь от волнения, попросила она.

      Зверь соскочил на пол. Подойдя к ней, сел рядом. Матушка машинально положила руку на его загривок.

      Стражники скрутили возмутителя спокойствия и выволокли наружу.

      – Представляю, что будет на свадьбе Ориданы и Колея! – хохотнул Бычок, поворачиваясь к Брунгильде. – Девочка, да ты побледнела! Испугалась?

      Матушка мелко закивала, сползла по стене и расплакалась, обняв Веся за мощную шею.

      – Ну-ну, – смутился Макхолен, не выносивший женских слез, – сейчас мои ребята дверь обратно приладят и все будет хорошо! А я, пожалуй, квартальный резерв на улицы выведу. Ибо только завтра наступят тишина и благодать, а сегодня творится сплошное непотребство!

      С этими словами он вышел наружу.

      Весь стойко терпел рыдания Матушки. Дышал глубоко, вывалив наружу ярко-красный язык, философски поглядывал в потолок. В конце концов, не выдержал, облизал Брунгильде нос и уши, заставив ее захихикать, и скрылся в подполе – преображаться.

      Стражники, кряхтя, водрузили дверь на место.

      – Пригласи завтра плотника, – посоветовал сержант на прощание. – До утра-то она простоит. И если что – мои парни будут дежурить под тем фонарем!

      – Спасибо, – бледно улыбнулась Матушка, сделав себе заметку отправить утром Макхолену домой корзину с мерзавчиками для него и сладкими вафлями для его дочек-двойняшек.

      Заперев дверь, она устало вернулась на кухню и села за стол.

      Весь в человечьем обличье с удовольствием догрызал последнюю порцию ребрышек. Подперев голову рукой, Матушка разглядывала его тонкую шею, выпирающие в вырезе рубашки худые ключицы, неистовые кудри, отросшие уже ниже плеч и перехваченные кожаным ремешком.

      – Почему ты не защитил себя? – тихо спросила она. – Когда убивали твоих родных, когда тебя ловили и мучали – почему ты не сделал, как сейчас? Ты же сильнее человека, намного сильнее!

      Оборотень осторожно, будто боялся сломать, положил последнюю несъеденную косточку на тарелку. Подумал, подбирая слова, и наконец ответил:

      – Потому что я не убийца! Я могу охотиться, когда голоден… Но я не убийца!

      Матушка встала и, проходя мимо к лестнице, поцеловала его в теплую макушку.

* * *

      Наутро прибежал взволнованный Пип, до которого дошли слухи о ночном происшествии. Схватив Бруни за плечи, потряс, словно проверяя, все ли у нее на месте, погладил по щеке и, обняв, крепко прижал к себе. Не привыкшая к подобным проявлениям чувств с его стороны, Матушка, страшно смущаясь, поклялась ему в собственной целости и сохранности.

      Веслав, отправленный с утра пораньше за плотником, вернувшись, тоже удостоился своей порции объятий, против которых шумно выражал недовольство, отпихиваясь, выворачиваясь, клацая зубами и ругаясь, как портовый грузчик. Даже сестрички Гретель, которые до сих пор относились к нему с недоверием и опаской, потрепали его по кудрям в знак похвалы.

      А вечером Матушка увидела Кая, входящего