Золушки из трактира на площади. Лесса Каури

во дворце умными словечками, половину из которых Бруни не понимала. «Ах! – восклицала подруга. – Какая лошадка! Вон та, гнедая! А Петр-то, Петр! Не шагает – красуется, кобелина подкованный!»

      Бруни разглядывала ляжки, челюсти и конские крупы и думала: сопровождай ее, невесту, этакая толпа народа – она со стыда спряталась бы под днищем экипажа! Однако Оридане, похоже, проводы нравились. Принцесса крутила головой во все стороны, как маленькая птичка в поисках мошек, и пыталась царственно улыбаться, хотя темперамент то и дело прорывался наружу в резких движениях узкой ладони, приветствующей толпу.

      «А вот тот хорош! Какая посадка головы! Ну вылитый благородный статуй!» – в очередной раз воскликнула подруга и с хрустом откусила петушку хвост.

      Бруни, уставшая от впечатлений и шума, бесцельно скользила взглядом по всадникам, мечтая оказаться в собственной кухне. И вдруг зажмурилась на мгновение – будто солнцем ослепило. На вороном скакуне ехал ее Кай в темно-синем офицерском мундире, не удостаивая толпу даже взглядом. Отрешенный, высокомерный, он был настолько не похож на себя, что она решила: ошиблась, приняв за другого. Однако, узнавая поворот головы, движение сильной руки, легко удерживающей рвущего поводья жеребца, ощутила одновременно и радость, и горечь. Радость – оттого, что видит его. Горечь – оттого, каким его видит. Этот Кай был истинным дворянином, который на таких, как Матушка Бруни, если не посмотрит с определенным интересом, значит, вообще не посмотрит!

      Когда он проезжал мимо, Матушка опустила голову, сделав вид, что разыскивает уроненную шпильку. Ванилла во все глаза смотрела в другую сторону – в арьергард кавалькады.

      – Ты погляди! – она чуть не выпрыгнула из толпы. – Вон они! Ну красавцы! Ну кобели!

      – Кто? – удивилась Бруни.

      – Черный полк Королевской гвардии. Оборотни!

      Матушка, с тоской проводив взглядом облаченную в синее, удаляющуюся спину, приподнялась на цыпочки, чтобы лучше видеть.

      Эти улыбок направо и налево не раздавали, шуточками с горожанками не перебрасывались. Ехали молча, плечом к плечу, смуглые, гибкие, с глазами убийц. Черные расшитые серебром мундиры подчеркивали природную грацию и силу поджарых тел. На них и смотреть-то казалось опасным, не то что преградить дорогу.

      Бруни представила среди них Веслава – повзрослевшего, вытянувшегося, по-прежнему лохматого и опасного, как они. Такого, чтобы никто не смел обижать, бить, отбирать еду и… убивать близких.

      О том, что родители Веся погибли от рук беснующейся толпы, Матушка узнала случайно. Однажды из чулана донеслись стоны: мальчик разговаривал во сне. Зашла, хотела разбудить, но… прислушалась и села рядом, затаив дыхание. Из вскриков и обрывков слов Бруни поняла, что клан проезжал маленький городок, полный ненависти к чужакам, и его жители спровоцировали ссору. А потом началось тотальное уничтожение. Слишком глубок был страх простых обывателей перед теми, кто видел изнанку мира