Октябрический режим. Том 2. Яна Анатольевна Седова

в искажении истины. Дескать, было всего лишь сказано, что в газете – «наглая ложь». «…имею честь сообщить, что, передавая слова П. А. Столыпина в пределах данного мне полномочия, я выражение «наглая ложь» относил не к определенному лицу, а к искаженному изложению беседы. Что же касается моего личного взгляда на это дело, то он достаточно известен», – официально заявил Гучков 13.XI. То ли газеты ошиблись, то ли октябристы решили выгородить Столыпина.

      Однако у гр. Уварова должно было сложиться впечатление, что Председатель Совета министров его оскорбляет, добиваясь вызова на дуэль. В ту минуту граф едва ли понял намерения Гучкова, видя в нем лишь посредника, избранного премьером для нанесения оскорбления. Потому, видимо, беседа и оборвалась так внезапно.

       Гр. Уваров – Столыпин

      Чтобы выяснить намерения Столыпина, гр. Уваров написал ему, прося признать, что он действительно произнес слово «политиканство», хотя и без связи с какими-либо группами или лицами. Вопреки очевидности, граф уверял, что в газетном изложении он так и говорит, не относя «политиканство» к кому-либо конкретно.

      Последовала передышка. Председатель Совета Министров уехал в Ливадию для доклада Государю, гр. Уваров – в Саратовскую губ. на земское собрание.

      Ответ был написан лишь 2.XI, и не Столыпиным лично, а канцелярским чиновником Кнолем. Вместо слова «политиканство» удостоверялась подлинность выражения «наглая ложь», преданного огласке двумя путями – в «России» и через Гучкова. Но к кому эти слова относились? Столыпин «охотно узнал бы о вашей непричастности в предвзятом извращении его слов в «Новой Руси», если вы сделались жертвой недобросовестной и злой воли сотрудника этой газеты». Наконец, Кноль отрицал, что гр. Уваров оказывал премьеру какие-либо «услуги», о которых напоминал в своем письме.

      Адресат тщетно искал и даже как будто нашел в этом кратком письме признание достоверности публикации. Но его там не было. Столыпин настаивал на «наглой лжи» газетной заметки, но готов был примириться на ее опровержении. Однако для гр. Уварова, изначально заявившего, что статья достоверна, этот выход был неприемлем.

      Что касается нанесенного графу двукратного оскорбления, то письмо Кноля, в сущности, приравнивает слова, переданные через Гучкова, к заметке «России». Это очень важно. Официозное сообщение не оскорбляло лично гр. Уварова. Поэтому он отметил: «П. А. Столыпин признает, что он давал А. И. Гучкову полномочие передать мне только, что говорила «Россия», и не более».

      Тем не менее, адресат сокрушался о неясности этой части письма. «Ваше высокопревосходительство, конечно, забронировано от более настойчивых требований удовлетворения, – писал гр. Уваров, – но быть забронированным еще далеко не значит доказать справедливость безнаказанно брошенного тяжелого обвинения.

      Вот что я считал необходимым высказать вашему высокопревосходительству ранее, чем прекратить навсегда всякие отношения к вам».

      Странно после случая с Родичевым обвинять Столыпина