Избранные сочинения в пяти томах. Том 1. Григорий Канович

ведь молодые собираются на ней не одну ночь проспать.

      Бабушка разговаривала с Господом, как со старым знакомым на рынке, то сбиваясь на шепот, то переходя на крик. На нее с упреком поглядывали другие бабушки, пришедшие в молельню тоже не любопытства ради, а с такими же, если не более важными, просьбами. Но старуха не обращала на них никакого внимания, расталкивала их в очереди к Божьему престолу и во что бы то ни стало старалась пробраться первой к деснице Всевышнего, полной милостей, за которые не надо было платить ни работой, ни деньгами, а только постом и молитвой.

      Когда бабушка сварила в дорогу гуся, я окончательно убедился, что едет она вовсе не для того, чтобы плюнуть сыну в глаза.

      – Хотел бы и я его увидеть… – сказал дед, когда бабушка разрезала гуся на ровные половины.

      – Ты поедешь в следующий раз, – отрезала старуха.

      – Когда?

      – Когда он снова сядет. Ты думаешь, он одним разом ограничится?

      – Хватит с него! Насиделся. – Старик засуетился, побрел в свою комнату и вернулся с какой-то вещью, зажатой в негрозный жилистый кулак. – Это ему от меня, – сказал он, не разжимая кулак, и заморгал бесцветными, легкими, как паутина, ресницами.

      – Что там у тебя в кулаке? – насупилась бабушка.

      – Подарок.

      – За что же ему, бесстыжему, подарок? За то, что нас на старости бросил?

      – Отвези ему, – дед разжал кулак.

      – Часы? – воскликнула бабушка. – На какие деньги ты их купил?

      – Я их из старых частей собрал.

      В комнате стало тихо. Бабушка подошла к деду и заглянула в кулак, как заглядывают в чужое окно: стыдливо и осторожно.

      – Ты думаешь, я уже ничего не умею?.. А я, как видишь, еще не так стар… Ты только послушай, как они идут! Как в мои лучшие годы…

      Бабушка посмотрела на него без прежней злости, с каким-то странным участием, как на больного, смирившегося со своей немощью, закряхтела и взяла у него подарок.

      – Береги себя и Даниила, – сказал дед. – Город все-таки… Трам-тарарам… – протянул старик и направился в свою комнату.

      Мне вдруг ни с того ни с сего стало страшно за деда. Я почему-то подумал, что, когда мы уедем, он обязательно умрет, сядет на свое привычное место, возьмет лупу, приставит ее к глазу, откроет какую-нибудь заржавевшую луковицу и рухнет на стол. А вокруг его мертвой головы, как муравьи, будут сновать винтики и стрелки, что-то будет тикать, но разбудить его не сможет. Мне даже захотелось крикнуть: «Дед! Не умирай до нашего возвращения! Не умирай!»

      Но я сдержался. Я мог обидеть бабушку – ведь, по ее словам, она должна была в нашем доме умереть первой.

      И все-таки я набрал в легкие воздуха и сказал:

      – Наш дед – молодчина. Он не совсем еще оглох и ослеп. Какие часы соорудил!

      – Так я ему и поверила! – остудила мой пыл бабушка. – Нашел чье-то старье, почистил малость и хвастает.

      От нашего местечка до железнодорожной станции было версты две с половиной. Будь я один, я домчался бы до серого вокзального