Чем Черт не шутит. Елена Романова

его, как сырые слипшиеся листы, летели под стол с омерзительным мокрым хлюпаньем. Кровь хлестала, Рае снова замутило и на этот раз его непременно вырвало бы, если б не боль, сдавившая кисть – Панир схватил его за руку и, получив подпитку для своей смелости, выкрикнул:

      – До каких пор вы будете его мучить?

      Демон, чья ряса и руки блестели пурпурным глянцем, остановился. Сигарета в руке Черта все также безучастно дымилась.

      – До каких пор? – Гиркаст затянулся и повторил без оттенка вопроса, выдыхая дым через нос. – До каких пор. Не знаю. Пока не раскается?

      – Вы что, на ходу правила сочиняете? – вмешался Рае.

      – Может, и так, – усмехнулся Черт.

      – И когда вы поймете, если он уже?

      – Уже – что?

      – Раскаялся.

      Гиркаст сделал вид, что задумался.

      – А что такое раскаяние?

      – Вы меня спрашиваете?

      – А тебе неизвестно?

      Рае внутренне сжался, как будто Черт ударил его, или толкнул, или пристыдил при всех, или знает абсолютно все про него. Только что Рае душу бы продал, чтобы снова поговорить с ним, но только не теперь, когда он был таким.

      И почему так обидно?

      Хуже всего было то, что Гирскаст легко считывал эти смехотворные мысли, Рае чувствовал это, как собственное потяжелевшее болезненное дыхание. И все бы ладно, но перед глазами стояли белые, как куриные яйца, пятки Черта, его тонкие щиколотки и темная цепочка, которая была и у Тирона, но на лапе Демона она болталась как-то совершенно иначе.

      Мама.

      Рае вспомнил ее, и светлый образ, такой внезапно яркий, ворвался в голову, словно птица в окно.

      – Раскаяние – это вина, – сказал Рае.

      – Чья? – уточнил Черт.

      – Своя собственная.

      – Похож он на того, кто винит себя?

      – Он ничего не соображает от боли.

      – Тирон, дорогой, будь добр – включи звук.

      Густой крик, как взрыв, разнес подземелье, отодвинув темноту. В крике этом слышались и вопли отчаяния, и чудовищная ругань, и угрозы, и просьбы о пощаде.

      – Он забыл, что умер, – спокойно сказал Гиркаст, когда звук вновь пропал, – и ни о чем не беспокоится, кроме расставания с собственной ногой, которая, как он надеется, ему еще ого-го как понадобиться, ну и о боли, конечно, что кажется ему нестерпимой, но, как вы видите, он может ее терпеть.

      – Зачем вы продолжаете?

      – Ибо сказано: «Бог не слушает грешников».

      – Его здесь нет.

      – Ты уверен?

      – Этого не может быть.

      – Потому что ты так решил?

      – Я ничего не решаю!

      – Тебе и это лишь кажется.

      Рае замолчал. Тирон откашлялся. Гиркаст улыбнулся.

      – Все это так славно. Я имею ввиду, ваше, друзья мои, очаровательное великодушие, благодаря которому вы так трогательно решили пожалеть нашего клиента. Но это от незнания. «Ибо не ведают». Речь о классическом случае. Его самого когда-то не остановили