Чем Черт не шутит. Елена Романова

в тощую, набитую травой подушку, отгоняя часы тяжелой бессонницы, потом вывернулся – вдохнуть, и медленно сел на кровати. Прямо, как вбитая в землю палка. Посидев так недолго, он осторожно поднялся, подошел к железной двери и пнул ее ногой, крикнув в решетку кованого оконца:

      – Эй! Есть там кто? Я пить хочу! Дайте воды!

      И тут же отпрянул – снаружи по двери ударили металлической палкой. Грохот не уступал грозе.

      – Заткнись лучше, тебе не положено!

      На крыльце Костра, куда его конвоировал нелюбезный стерх, Рае поджидали Панир и Тжум.

      – Привет, – выдали они синхронно.

      – Ну и как оно? – поинтересовался Панир, прочитывая изможденную бледность, ввалившиеся щеки, припухшие веки. – Выглядишь паршиво.

      Крола сидел на ступенях чуть выше других, в руках у него была фляжка с настоем и бумажный сверток, а в нем – булка, щедро смазанная маслом.

      – Ш-си-бо, – поблагодарил послушник, тут же набив рот.

      – Не за что, – усмехнулся провидец. – От нашего дара не так много практической пользы, рад услужить, когда удается.

      Панир порылся в кармане и протянул Рае завернутый в накрахмаленную салфетку круглый ореховый шарик, а Тжум – вытащил сигарету:

      – Ну че, с миру по нитке?

      Через три дня Рае выпустили из Острога и разрешили обедать вместе со всеми – вареный ячмень с пареной репой и смородиновый чай стали самым изысканным яством во всей его жизни. Дома Танра починила больную спину за одну ночь какой-то волшебной примочкой, однако ни сытость, ни целость не смогли вернуть утраченный сон.

      Среди ночи Рае, прихватив с собой большую свечу, вышел на крыльцо и достал книжицу, которую украдкой пронес в камеру и куда записывал исчезающие воспоминания. Он и сам не знал, зачем ему это нужно, просто тонкие буквы, которые Рае выводил крошащимся угольным карандашом между родных книге строк, отвлекали его от унылости тюремного одиночества, пожирали бесконечное время свободных часов и уносили в далекий мир, словно он выдумывал свое прошлое, а не жил им.

      Разглядывая уже написанное, Рае встретил слабое темное утро. День обещал быть хмурым, тяжелые осенние облака растаскивало и рвало ветром на бледном, как глаза старика, небе, зачумленные тучи неслись друг на друга – тени мятежных духов, черные мысли.

      Рае отложил книгу, достал из кармана выданный Танрой серебряный портсигар, на крышке которого темнели зазубрины гравировки (змея, кусающая свой хвост), очертил кольцо большим пальцем и открыл коробку. Кончик самокрутки, подпаленный прыгающим огоньком свечи, приятно затрещал. Рае вдыхал горький дым, легкий пепел отлетал, как снег. Постепенно жар подобрался к кончикам пальцев. Послушник отбросил окурок в зольную лунку, где тот сразу погас, и посмотрел на тревожное небо, на синее дождливое пламя реки, напомнившее ему о человеке, который за ним прячется. Рае вытащил карандаш из-за уха и принялся рисовать через полосы строчек (вышло совсем непохоже), но ему нравилось присваивать чужие черты и переносить их на бумагу даже такими, искаженными.

      У калитки появился Ситра, шагнув прямо из воздуха.

      – Ты что тут делаешь? –