Чем Черт не шутит. Елена Романова

присутствием, которое перестал ощущать.

      – Вы и все вокруг вас до самого края Вселенной, состоите из искр. Они такие маленькие, что вам никогда не осмыслить их ничтожности. И при этом – они существуют. Более того, мы существуем благодаря им. Не будь этих искр – не было бы ничего. И, может быть, не было бы самого Бога. Не они ли – Он? Все вокруг. И мы с вами? Мы не можем познать этого, но можем это почувствовать. Почувствовал же первый человек, что рядом с ним Бог. Или Черт. Вот кого он первым почувствовал? – спросил Гунжик у Гиркаста. Тот лишь загадочно затянулся – скулы прорезали лицо, он отнял сигарету от губ, но вместо ответа выдохнул дым.

      – И различал ли он их в самом начале?

      – А теперь – различает? – спросил Рае и нахмурился, сердце бешено колотилось, выклевывая себя из груди.

      – Если ты спрашиваешь, значит, не всегда.

      Черт транслировал в каждую голову картины-видения: расширяющаяся с немыслимой скоростью Вселенная; Солнечная система, величественно и равнодушно существовавшая в космосе; взрывы комет и метеоритов на безжизненной Земле; первые ростки, пробившиеся к свету; крик перворожденного. Но вдруг внутри отстраненной во времени и в восприятии кинопленки появилась иная картина, творившаяся в этот самый момент: человек ползет на коленях по улице, у него нет голени, потому он ползет медленно и неловко, крепко стиснув в руке костыль (монеты оттягивают карманы), одни прохожие дико смотрят на него, другие – не обращают никакого внимания, человек же переставляет и переставляет колени, с трудом преодолевая короткое расстояние.

      Рае подумал: «Бог есть, но он в небе. С планетами лучше, с людьми страшно. Планеты красивые, люди – нет».

      – Гиркаст, ну что это? – вздохнул Гунжик.

      Черт выдохнул дым и пожал плечом – калеку заслонило скопление звезд.

      – Солнечная система, друзья мои, наш с вами благословенный дом. В каждой подобной системе – две звезды. Здесь – одна. Печально, не правда ли?

      – Не печальнее, чем расти лишь с одной ногой, – не согласился Черт. – Или одному.

      Рае отчаянно заморгал, пытаясь отогнать от век огненную звезду и увидеть Черта за солнцем.

      Прощание

      После урока все поспешили убраться с крыши – узкая лестница диктовала индивидуальный подход и сводила вниз каждого персонально, с арестантской торжественностью. Рае смотрел на ажурные кованые ступени, сквозь черную паутину которых просвечивали письмена и Тримул, а за ним – Панир: один угрюмо сползал со ступеней, другой ступал радостно и беспечно, жадно глотая хлеб, и эта счастливая возможность глотать припасенный хлеб, не жуя, окрыляла его. Рае же устал от картин, сменявшихся в голове, его мозг, до того как будто безвестно спящий, вдруг очень вещественно обозначился, выделив четкую границу своей конкретности и стерев все мысли.

      Внизу лестницы стоял Ситра, руки его были спрятаны в карманы, сигарета висела на губах. Змей казался обеспокоенным, как будто решался на что-то. Рае остановился перед ним, держась одной рукой за перила, а другой – нервно почесывая щеку.

      – Привет.

      Ситра