Последнее королевство. Бледный всадник (сборник). Бернард Корнуэлл

потом, ему было всего девятнадцать, но выглядел он лет на десять старше. Его брату, королю Этельреду, перевалило за тридцать, и у него было такое же вытянутое лицо, но более полное и очень взволнованное. Король Мерсии Бургред оказался тучным человеком с густой бородой, торчащим брюхом и лысой башкой.

      Альфред что-то сказал Беокке, и тот, достав пергамент и перо, передал их принцу, а сам встал рядом с небольшим пузырьком с чернилами, чтобы Альфреду было удобно макать перо и писать.

      – Что он делает? – спросил Ивар.

      – Записывает наш разговор, – ответил переводчик-англичанин.

      – Записывает?

      – Ну да, ведет запись.

      – Он потерял память? – спросил Ивар.

      Убба же тем временем достал небольшой ножичек и принялся чистить ногти. Рагнар сделал вид, будто пишет на руке, что позабавило датчан.

      – Вы – Ивар и Убба? – спросил Альфред через своего переводчика.

      – Да, это мы, – ответил наш переводчик.

      Альфред заскрипел пером: короли, его брат и зять, похоже, охотно переложили на плечи принца обязанность задавать вопросы датчанам.

      – Вы сыновья Лотброка? – продолжал Альфред.

      – Именно, – последовал ответ.

      – И у вас есть еще брат? Хальфдан?

      – Скажи ублюдку, пусть засунет себе в задницу эту писанину, – прорычал Ивар. – А если сунет туда же перо и зальет чернила, сможет гадить черными перьями.

      – Мой господин говорит, что мы собрались здесь не для того, чтобы обсуждать его семью, – благоразумно проговорил переводчик, – а чтобы решить вашу судьбу.

      – И вашу тоже. – Бургред в первый раз открыл рот.

      – Нашу? – ухмыльнулся Ивар, и король Мерсии задрожал под его мертвящим взглядом. – Наша судьба – это залить поля Мерсии вашей кровью, удобрить ее земли вашей плотью, замостить ее вашими костьми и избавить ее от вас.

      Беседа еще долго велась в том же духе: обе стороны угрожали и спорили, но ведь именно англичане предложили переговоры, именно они хотели мира, и постепенно они перешли к уступкам. На переговоры ушло еще два дня, и большинство слушателей, которым уже все наскучило, валялись на травке под солнцем. Обе стороны ели прямо здесь, и во время одной из таких трапез Беокка опасливо перешел на датскую сторону палатки и осторожно поздоровался со мной.

      – Ты растешь, Утред, – сказал он.

      – Рад видеть тебя, отец, – почтительно ответил я.

      Рагнар все видел, но на его лице не отразилось беспокойства.

      – Ты до сих пор пленник? – спросил Беокка.

      – Да, – соврал я.

      Он поглядел на мои серебряные браслеты: слишком большие для меня, они позвякивали на запястье.

      – Не простой пленник, – буркнул капеллан.

      – Они знают, что я олдермен, – сказал я.

      – Так и есть, видит Бог, хотя твой дядя и отрицает это.

      – Я ничего о нем не слышал. – На сей раз я сказал чистую правду.

      Беокка пожал плечами.

      – Он сидит в Беббанбурге. Женился на