Последнее королевство. Бледный всадник (сборник). Бернард Корнуэлл

людей. А еще он был очень-очень серьезным и понимал все на свете, кроме шуток. Альфред все воспринимал всерьез, даже мальчишку, и изучал меня долго и пристально, словно стараясь проникнуть в глубины моей души.

      – Ты хороший мальчик? – наконец спросил он.

      – Я стараюсь им быть, мой господин, – ответил я.

      – Смотри на меня! – приказал он, потому что я опустил глаза.

      Когда я посмотрел на него, Альфред улыбнулся. На его лице не было и тени болезни, на которую он жаловался ночью, и я подумал, что он наболтал тогда спьяну – это объясняло бы его жалкие слова. Сейчас он был сама серьезность.

      – И как ты стараешься быть хорошим? – спросил он.

      – Я стараюсь противиться искушению, господин, – ответил я, вспомнив слова Беокки, сказанные принцу за палаткой.

      – Это хорошо, – отозвался он, – очень хорошо. И ты противишься ему?

      – Не всегда, – сказал я, немного поколебался, ощущая искушение пошалить, а потом, как обычно, поддался этому искушению. – Но я стараюсь, господин, – продолжал я серьезно, – и повторяю себе, что должен благодарить Господа за посланное мне искушение. А когда Господь дает мне силы противиться, восхваляю его.

      Беокка с Альфредом уставились на меня так, словно у меня за спиной выросли ангельские крылья. Я всего лишь повторял чушь, которую Беокка втолковывал в темноте принцу, а они решили, что это доказательство моей святости. Я постарался принять смиренный и невинный вид.

      – Ты – знамение, посланное мне Господом, – с жаром произнес Альфред. – Ты возносишь молитвы?

      – Каждый день, господин. – Я не стал уточнять, что молитвы эти адресованы Одину.

      – А что это у тебя на шее? Распятие? – Он указал на кожаный ремешок, а когда я не ответил, подался вперед и вытянул молот Тора, спрятанный у меня под рубашкой. – Бог мой! – воскликнул он и перекрестился. – И еще ты носишь это, – добавил он, кивая на браслеты, покрытые рунами. Должно быть, я выглядел настоящим язычником.

      – Меня заставляют это носить, господин, – сказал я, угадав, что он хочет сорвать с моей шеи языческий символ. – И бьют, если я не подчиняюсь, – поспешно добавил я.

      – Они часто тебя бьют? – спросил он.

      – Все время, господин, – солгал я.

      Он скорбно покачал головой, затем выпустил молот.

      – Мерзкий символ. Должно быть, тяжкий груз для маленького мальчика.

      – Я питаю надежду, господин, что мы сумеем выкупить его, – вмешался Беокка.

      – Мы? – переспросил Альфред. – Выкупить?

      – Он законный олдермен Беббанбургский, – пояснил Беокка, – хотя дядя его присвоил этот титул. Но его дядя не станет драться с датчанами.

      Альфред поглядел на меня в раздумье и нахмурился.

      – Ты умеешь читать, Утред?

      – Он начинал учиться, – ответил за меня Беокка. – Я учил его, господин, хотя, честно говоря, он был нерадивым учеником. Боюсь, он плохо ладил с буквами. Его тернии[7] были слишком колючи, а лигатуры[8] слишком извилисты.

      Я

7

Тернии – знак ð.

8

Лигатура – написание двух (реже – нескольких) букв одним знаком.