Последнее королевство. Бледный всадник (сборник). Бернард Корнуэлл

услышал сзади ничего – и решил, что мне почудилось.

      Я тревожился, а вдруг не смогу перебраться через мерсийский завал, но беспокойство оказалось напрасным: мальчишке раз плюнуть пробраться между ветвями большого поваленного дерева. И я это сделал медленно и беззвучно и побежал в лагерь, где меня почти сразу остановил часовой.

      – Ты кто? – зарычал он.

      Я увидел, как блестит в свете костра нацеленное прямо на меня копье.

      – Осберт, – назвал я свое прежнее имя.

      – Ребенок? – присмотревшись, изумился он.

      – Ходил попи́сать.

      – Какого черта, почему бы тебе не делать это рядом со своей палаткой?

      – Хозяин не велит.

      – Кто твой хозяин?

      Копье опустилось, часовой разглядывал меня в неровном свете костра.

      – Беокка, – сказал я.

      То было первое имя, пришедшее мне на ум.

      – Священник?

      Я удивился и засомневался, но потом кивнул, и это убедило часового.

      – Так возвращайся к нему, – велел он.

      – Я заблудился.

      – И нужно было идти писать рядом с моим постом! – возмутился он, затем махнул рукой. – Тебе туда.

      И я открыто пошел через лагерь, мимо костров, мимо небольших шалашей, в которых храпели воины. На меня гавкнула пара собак. Заржали лошади. Где-то звучала флейта и пел мягкий женский голос. Искры летели от догорающих костров.

      Часовой указал мне туда, где стояли западные саксы: я догадался, что это именно они, потому что над большой палаткой, освещенной огромным костром, развевалось знамя с драконом. За неимением лучшего я пошел к той палатке. Я высматривал лестницы, но ничего не увидел.

      В одном из шалашей плакал ребенок, в другом стонала женщина, несколько человек пели у костра. Один из них увидел меня и окликнул, но, когда понял, что я просто мальчишка, махнул рукой, веля проходить.

      Я был уже недалеко от большого костра, который горел перед входом в палатку с драконом. Обогнув ее, я нырнул в темноту за палаткой, подсвеченной изнутри свечами или лампой. Два воина стояли перед входом, изнутри слышались голоса, но никто не заметил, как я скользнул в темень, все еще высматривая лестницы. Рагнар сказал, что их сложат кучей либо в самом центре лагеря, либо с краю, но я ничего не увидел. Зато услышал рыдания.

      Скрытый от света костра, я стоял позади большой палатки и, судя по вони, рядом с отхожим местом. Осторожно выглянув, я увидел на открытом месте между кучей дров и палаткой рыдающего коленопреклоненного человека: он молился и время от времени бил себя в грудь кулаками. Я был поражен и даже напуган, но все-таки лег на живот и пополз в темноте, как змея, чтобы рассмотреть все поближе.

      Человек стонал, словно от боли, и воздевал руки к небу, а потом тянул вперед, будто молясь земле.

      – Пощади меня, Господи, – услышал я его слова, – пощади. Я грешен.

      Потом его стошнило, хотя непохоже было, чтобы он был пьян. После того как его вывернуло, он снова застонал. Я успел лишь заметить, что человек этот молод, – и тут полог палатки поднялся