Наши за границей. Где апельсины зреют. Николай Лейкин

холодного мяса нет! Ну, ля вьянд нельзя, так фромаж. Фромаж и пян блан.

      – Seulement jusqu’а neuf heures, madame, mais à présent il est plus de onze heures, madame[206], – развел руками старик-хозяин.

      – Только до девяти часов, видите ли, можно что-нибудь съестное получить, – опять взглянула Глафира Семеновна на мужа. – Ну гостиница!

      – Просто шамбр-гарни здесь, – отвечал Николай Иванович и прибавил: – Спроси бутылочку красного-то вина. Красное вино наверное уж есть. Ежели и кухня заперта, так ведь его ни варить, ни жарить.

      – Понимаешь ты, я уже спрашивала холодного мяса и сыру – и то нет.

      – А красное вино наверное есть. Французы его походя трескают. Вен руж, монсье… Апорте вен руж, можно? – обратился Николай Иванович к хозяину.

      Тот пожал плечами и отвечал:

      – Oui, monsieur. Je vous procurerai…[207]

      – Видишь, видишь! Красное вино есть же!

      – Но ведь это только пойло. А я есть хочу. Понимаешь ты – есть! – раздраженно сказала Глафира Семеновна.

      – Ну так булки спроси, ежели ничего нет. Красное вино с булочкой отлично.

      – Же ве манже, монсье, – опять обратилась к хозяину Глафира Семеновна. – Ну ле вен руж. Бьен. И апорте муа хоть дю пян блян. Же ве супе.

      – Oh! que c’est dommage, que nous n’avons rien pour vous donner a manger, madame, – отвечал хозяин, покачав головой. – Mais du vin et du pain je vous apporterai tout de suite. Une bouteille?[208] – осведомился он.

      – Де… де… де! – закричал Николай Иванович, поняв, что спрашивает хозяин, и показал ему два пальца, прибавив: – Де бутель!

      – Нон, нон. Эн… Селеман эн[209], – подхватила Глафира Семеновна и строго сказала мужу: – Не дам я тебе напиваться!

      Хозяин недоумевал.

      – Une bouteille ou deux?[210] – спрашивал он.

      – Эн, эн… – показала один палец Глафира Семеновна.

      Хозяин удалился и через минут десять принес на подносе бутылку красного вина, два стакана, большой кусок хлеба, кусочек масла и полдюжины персиков, прибавив:

      – Voilà, madame, c’est tout ce que nous avons à présent. Bonne nuit, madame[211], – раскланялся он и исчез.

      Глафира Семеновна принялась намазывать маслом почерствелый уже с утра хлеб и с горестью воскликнула:

      – И это в Париже должна я так ужинать, в городе, который славится всякой едой, откуда к нам в Россию разные знаменитые повара едут. Ну смотрите: черствый хлеб, какое-то горькое масло, помятые персики.

      – Должно быть, здесь, в Париже не ужинают, что ли, – ответил Николай Иванович. – Ведь и у нас есть такие города. Про калужан вон говорят, что калужане тоже не ужинают, а поедят да так и спят.

      – Глупые и пьяные остроты. Молчите!

      – Да что ты сердишься-то, Глаша! Красненькое винцо есть, хлеб есть – ну и слава Богу.

      – Это вам, пьянице, лестно красное вино, а я чаю хочу. Нет, при этих парижских порядках завтра надо непременно спиртовую лампу себе купить, спирту и жестяной чайник. Скипятил на лампе воду, заварил чай – и чудесно. Да не забыть бы завтра булок и закусок на ночь купить.

      – Как же ты будешь завтра покупать закуски, ежели ты даже не знаешь, как закуски по-французски

206

– Вы больны, мадам? Тогда… – Как больна? Почему больна?.. Я хочу пить и есть. Нельзя чаю, так принесите мне хлеба с маслом и холодным мясом. Я прошу холодное. Кухня закрыта, так принесите мне холодное. Мясо холодное… – Это невозможно, мадам. Сейчас у нас совсем нет мяса… – Как? И холодное мясо нет?.. Ну мясо нельзя, так сыр. Сыр и белый хлеб. – Только до девяти часов, мадам, но сейчас больше одиннадцати, мадам…

207

Да, месье. Я вам обеспечу…

208

– Я хочу есть, месье… Ну, красное вино. Хорошо. И принесите мне хоть белого хлеба. – О, как жаль, что у нас ничего нет дать вам покушать, мадам… Но вина и хлеба я вам сейчас принесу. Одну бутылку?

209

Нет, нет. Одну… Только одну.

210

Одну бутылку или две?

211

Вот все, мадам, что у нас нашлось. Доброй ночи, мадам.