Наши за границей. Где апельсины зреют. Николай Лейкин

херес, потягивая его через соломинку и закусывая сандвичами. Представление еще не начиналось. По рядам шнырял мальчик в блузе и продавал программы спектакля, без умолку треща и рассказывая содержание предстоящего представления. Бродили лакеи, подлетавшие к каждому из входящих зрителей, с предложением чего-нибудь выпить. Один из лакеев был для чего-то в красных туфлях без задников и в простом халате из дешевой тармаламы, точь-в-точь в таком, какие у нас по дворам продают татары. Голова его была обвита полотенцем с красными концами, что изображало чалму.

      – Батюшки! Да это не театр. Здесь все пьют и курят в зале, – сказала Глафира Семеновна.

      – Театр, театр, но только с выпивкой. Ничего не значит… Это-то и хорошо. Сейчас мы и себе спросим чего-нибудь выпить, – заговорил Николай Иванович, увидав халатника, и воскликнул: – Глаша! смотри-ка, какой ряженый разгуливает! В нашем русском халате и банном полотенце на голове Почтенный. Ты из бани, что ли? Так, кстати бы, уж веничек захватил.

      – Plaît-il, monsieur? – подскочил к нему халатник, поняв, что о нем идет речь, и взмахнул салфеткой, перекладывая ее из руки в руку. – Que désirez-vous, monsieur? Un café, un bok?[193]

      Николай Иванович посмотрел на него в упор и расхохотался.

      – В какой бане парился-то: в Воронинской или в Целибеевской? – задал ему он вопрос.

      Лакей, думая, что его спрашивают о костюме, ответил по-французски:

      – Это костюм одного из племен, живущих в Египте.

      Супруги, разумеется, не поняли его ответа. Николай Иванович, однако, продолжал хохотать и спрашивать по-русски:

      – Как пар сегодня? Хорошо ли насдавали? Ладно ли веничком похлестался? Ах, шут гороховый! Ведь вздумал же вырядиться в такой наряд.

      – Да что ты с ним по-русски-то разговариваешь? Ведь он все равно ничего не понимает! – остановила мужа Глафира Семеновна.

      – А ты переведи. Ведь про баню-то наверное должна знать по-французски. Да и про веник тоже.

      – Ты спрашивай, спрашивай, что тебе надо выпить-то.

      – Café, cognac, bok? Qu’est-ce que vous désirez, monsieur? – повторил свой вопрос лакей.

      – Гляс. Аве ву гляс? Апорте гляс. Компрене ву? – сказала Глафира Семеновна.

      – Oh, oui, madame. Vous recevez tout de suite. Et vous, monsieur?[194]

      – Кафе нуар и коньяк, – дал ответ Николай Иванович.

      Лакей, шлепая туфлями, побежал исполнять требуемое.

      Супруги сели. Вскоре раздвинулся занавес и стали выходить на сцену актеры. Вышли два усача, одетые во все белое, поговорили на гортанном наречии и стали махать друг на друга саблями. Помахали и ушли за кулисы. Вышли три музыканта в халатах и босые. Один был с бубном, два других с тростниковыми флейтами. Они остановились перед лампой и затянули что-то очень тоскливое с мерным пристукиванием в бубен и его деревянный обруч.

      – Игра-то из панихидной оперы, – заметил Николай Иванович.

      – Тоска, – отвечала Глафира Семеновна и даже зевнула. – Уж выбрали тоже представление!

      – Да ведь ты же увидала театр и указала.

      – Нет, не я, а ты.

      Они заспорили.

      – Погоди,

193

Пожалуйста, месье?.. Что вам угодно, месье? Кофе, пиво?

194

– Кофе, коньяк, пиво? Что вам угодно, месье?.. – Мороженое. Есть у вас мороженое? Принесите мороженое. Понимаете? – Да, да, мадам. Вы получите тотчас же. И для вас, месье?