Наши за границей. Где апельсины зреют. Николай Лейкин

Бульон, сомон, то есть лососина, и бифштекс. Тут уж видно, что подают.

      – Постой! Постой! Эй, лом! – крикнул Николай Иванович слуге.

      – Не лом, а гарсон. Здесь человек гарсоном зовется.

      – Ах да… Я и забыл! Гарсон!

      Но слуги уж и след простыл.

      XXXI

      – Любопытно, что они с нас за вход слупят, – говорил Николай Иванович жене, сидя за столом в ресторане Дюваль и рассматривая врученные ему при входе расчетные карты (addition), которые он считал за входные билеты.

      – Да вот уж лакей тут что-то на картах карандашом пометил, – ответила Глафира Семеновна, указывая на карточку. – Палочку поставил, даже две палочки поставил. Против цифры 10 поставил палочку, и против цифры 15 тоже палочку.

      – Неужто по рублю возьмут?

      – Да нет же, нет. Ведь у них счет на франки. Вот на каждом билете две палочки, стало быть, два франка. Не понимаю я только, что печатные-то цифры обозначают.

      – А ничего около печатных цифр не написано?

      – Видишь, что ничего.

      – Странные порядки, – покачал головой Николай Иванович и прибавил: – Но ведь и два франка за вход это очень дорого. Это ведь с каждого… С двоих четыре франка, франк по четвертаку, за каждый французский четвертак мы заплатили по два двугривенных, стало быть, это составить рубль шесть гривен. Да на чай прислуживающему… Ой, ой, ой! Почти два рубля, не пито, не едено, отдай… Надсадишься, ежели каждый-то день по три раза – за завтраком, за обедом и за ужином…

      – Да ведь в дорогой ресторан попали.

      – Какой тут, к черту, дорогой, когда даже вон все без скатертей едят! Даже столы скатертями не покрыты. Мраморный стол – и больше ничего.

      – Верно, уж такое здесь обыкновение, чтобы без скатертей.

      Слуга принес два стакана и две бутылки, водрузил их на стол и опять бросился бежать.

      – Гарсон, гарсон!.. – остановил его Николай Иванович и, обратясь к жене, сказал: – Странно, что ты не знаешь, как по-французски закуски потребовать. Перед обедом солененького бы отлично… Не знаешь ли, как селедка по-французски?

      – Да не учили нас про селедку.

      – Ну кильку или балык?

      – И про балык с килькой нас не учили. Вот сыр как – я знаю: фромаж.

      – Фромаж, фромаж, гарсон, – подхватил Николай Иванович.

      – Quel fromage, monsieur?

      – Знамо дело, швейцарский. Глаша! Как швейцарский?

      – Ах, Боже мой! Да неужто ты не можешь без закуски?! Швейцарский – швейцар, должно быть.

      – Фромаж швейцар.

      – Je ne connais pas, monsieur, un fromage pareil[179], – отрицательно потряс головой слуга.

      – Фромаж швейцар-то нет? Странно. Ну какой нибудь… Просто фромаж… Фромаж… Постой, постой… А селедку, Глаша… Растолкуй ему, что это соленая рыба.

      – Пуасон сале. By компрене? Эн птит пуасон сале…

      – Une sardine? Ah, oui, madame![180]

      – Да не сардинку. Сардинку, впрочем, можно, само собой. А селедку… – тщетно старался пояснить Николай Иванович. – Фу-ты пропасть! Ничего не понимает! Ну вуй… Сардинку – вуй, и анкор…

      – Анкор пуасон сале. Эн отр пуасон

179

Я не знаю такого сыра, месье.

180

– Соленая рыба. Понимаете? Маленькая соленая рыба… – Сардинку? Да, мадам!