Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2. Григорий Кружков

предков жалкие сыны,

      Честь нашу пожирающая моль,

      Пиявки, кровь сосущие страны;

      Несчастный голодающий народ,

      Перед бесстыдной властью павший ниц;

      Солдаты, превращенные в убийц

      Свободы, в мародерствующий сброд;

      Ничтожный, гнусно блеющий Сенат,

      Религия, чей идеал – Пилат…

      Гроба, гроба… Ужель из них взлетит

      Звезда победоносная – в зенит?

      Никогда

      О мир! о жизнь! о тени

      Минувшего! Последние ступени

      Я перешел, и вниз гляжу – туда,

      Где навсегда исчез мой свет весенний.

      Вернется ль? – Никогда!

      Я сам на всех распутьях

      Моих дорог распят. На голых прутьях

      От юности цветущей – ни следа.

      Печаль еще способна всколыхнуть их,

      Но радость – никогда!

      «Зеленый человечек» английской поэзии

      (О Джоне Клэре)

      A green delight the wounded mind endears…»

John Clare[19]

      Я ловлю себя на том, что твержу про себя стихи Клэра, хотя никогда не пытался запомнить их наизусть. Однажды он сказал одному из посетителей: «Я знаю Грея, хорошо его знаю», и это было принято как доказательство безумия. Рискну сказать с тем же убеждением: «Я знаю Клэра, хорошо знаю. Я часто плакал вместе с ним».

Роберт Грейвз

I

      Полузабытый крестьянский поэт романтический эпохи – но не «второй Роберт Берне», а наоборот, по характеру и темпераменту абсолютно противоположный знаменитому шотландскому барду, – Джон Клэр в последние десятилетия пережил нечто вроде ренессанса: публикуются новые биографии, письма, дневники, в сериях классики издаются его стихотворения. 13 июня 1989 года в «Уголке поэтов» Вестминстерского собора, этом Пантеоне английской литературы, в котором похоронены Чосер, Диккенс и многие другие, торжественно открыли мемориал Джону Клэру.

      Одно из свидетельств возвращения поэта – цикл стихов нобелевского лауреата Дерека Уолкотта, посвященный памяти матери («Щедрость», 1996), в котором Клэр присутствует с начала до конца как важный контрапункт в сознании автора, переполненного щедростью жизни, щедростью природы его родных Карибских островов. На фоне моря, пальм и тропического рассвета является неожиданный и трогательный образ – или, можно сказать, призрак – Джона Клэра –

      бедного Тома-бродяги, поэта своей глухомани,

      друга Жуков и Сверчков, зашнуровывающего башмаки

      стеблем вьюнка, подгоняющего Бронзовика

      тонкой соломинкой, Рыцаря Сороконожки,

      облаченного в топкую мглу – с городками, издалека

      кажущими свои башни, какулитины рожки,

      вольного духом, хоть скованы ноги струей ледяной.

      Заиндевела стерня; он стоит посредине потока,

      жестом Предтечи благословляя даль за рекой,

      башни, улиток, рассвет и песчаную эту дорогу…

      Характерно, что образ Клэра смешивается

19

«Зеленый цвет – бальзам души скорбящей…» Из сонета Джона Клэра «Одиночество».