.

у него по-своему:

      Джеймсу Огастасу Хесси

      Когда я только-только в мир вступал

      И глупых истин мудрости не ведал,

      Добра и зла еще не различал

      И страху смерти и греха не предал

      Души младенческой – о, если бы

      Я был оставлен в местности пустынной,

      Где нет людей, – и милостью судьбы

      Меня природа, как родного сына,

      Взрастила, не уча и не браня,

      А лишь во всем хваля и потакая,

      Чтоб в райской неге длящегося дня

      Не знал я грез и снов – чтоб жизнь такая,

      Блаженна, неизменна и светла,

      Предвосхищеньем вечности была!

      По форме это сонет, причем английского, «шекспировского», канона: три четверостишия плюс двустишие. В «Деревенском менестреле» много сонетов – или, говоря осторожней, «четырнадцати строчников», ибо в большинстве из них никакие структурные каноны не соблюдаются: на шестьдесят сонетов приходится 36 (!) различных рифменных схем. Тут есть и итальянский, и шекспировский, и спенсерианский сонеты, и всевозможные их «сплавы», есть и сонеты, состоящие просто из семи двустиший. Некоторые критики полагают, что Клэр ничего не понимал в катренах и терцетах, я же уверен, что, наоборот, перед нами плоды сознательного экспериментирования. Не о таком ли «расковывании», «освобождении» сонета мечтал Ките:

      Раз цепью рифм должны мы неизбежно,

      Как Андромеду, сковывать сонет,

      Живую прелесть обрекая мукам,

      Давайте, если выхода здесь нет,

      Хотя бы новым выучимся трюкам,

      Дабы иным аллюром шел Пегас…

      То, что продемонстрировал Клэр в своих сонетах, это и есть 36 разных «аллюров», – притом исполненных так непринужденно, что это до сих вводит в заблуждение литературоведов, подозревающих Клэра в незнании правил; он знал правила, но нарочно их забывал ради спонтанности и свободы.

      Он любил все делать по-своему. Его стихи написаны без знаков препинания; ясно, что он был не в ладах с пунктуацией, как и многие другие поэты, оставляющие ее на произвол редактора (впрочем, теперь английские издатели предпочитают восстанавливать первоначальный, «модернистский», вид стихотворений Клэра). Но письма Клэр писал вообще без деления на предложения; и хотя в те времена манкировать точками и запятыми и злоупотреблять тире в переписке было модно, – но хотя бы начинать новое предложение с большой буквы он мог? Мог, но, по-видимому, не хотел, так что его проза внешне выглядит точь-в-точь, как поток сознания Молли в последней главе «Улисса» (в чем у нас еще будет возможность убедиться).

      Вообще, в характере и в стихах Клэра чувствуется смесь внешней мягкости (пластичности) с внутренней силой и упрямством. Он умел настаивать на своих заблуждениях (важнейшая черта поэта!), превращать и сами недостатки в особенности стиля.

VII

      «Деревенский менестрель» был, в общем, благосклонно принят