Усадьба. Михаил Борисович Егин

однако, тоже не хотелось. Само воспитание в семье, претендующей на интеллигентность, заставляло натуру восставать против громких криков. Может и обойдётся, твердило воспитание. Поболтает и уйдёт. А если завопить, то сбегутся люди, будут смотреть как на сумасшедшего уже на тебя.

      Поэтому он ограничился отрицанием и приготовился слушать, что старик скажет дальше.

      – Шучу. Деревушка, в которой я вырос, понимаешь, раньше в царское время принадлежала дворянину Узмакову. Вот мы, пацаны, и назвали себя в шутку узмаковскими крепостными. Да.

      Старик ненадолго затих, как будто собирался с мыслями или обдумывал, что рассказать дальше. Свет фонаря освещал палату, придавая окружающим предметам незнакомую дурную нереальность, почти как во сне. Лежащий лицом к стене прооперированный Макс с замотанной бинтами головой казался трупом в больничном саване, если бы не всхрапывание, напоминавшее звук стекающей в отверстие раковины воды.

      – Тридцать восемь лет назад мне было семнадцать.

      Голос старика вывел Артёма из ступора, в который он начал было впадать. Семнадцать?! Значит, Нилову сейчас пятьдесят пять. Выглядел он на семьдесят, если не больше.

      – Нужно объяснять, что такое семнадцать лет? Ты сам от этого возраста недалеко ушёл, – голос старика менялся, фальцет ушёл, оставив хрипоту. Нилов продолжал почти шёпотом, изредка останавливаясь. – Семнадцать лет! Как давно! Сколько мечтаний в голове, даже в такой глубинке, где я жил. Семидесятые годы, самое начало. Мальчик, спроси своих родителей, если они помнят, какое это было время. Ты ни хрена не знаешь о тех годах. Видел, может быть, какую‑нибудь чушь по телевизору и думаешь, что что‑то знаешь. Мы были первыми детьми, не знавшие ни войны, ни разрухи. А наши отцы гордились собой. И было за что! Страна на пике могущества, а не стоящая раком со спущенными штанами перед всеми кому не лень. Эх, да что тебе объяснять. Все вы, молодежь, свиньи. Не стоите того, чтобы перед вами бисер метать, – горечь в голосе была неподдельной. – Видно, это мне в наказание, что придётся рассказывать такому…

      «Свиньи» не обидели Артёма. Подобных рассуждений он в своё время наслушался от дядьки, маминого старшего брата, любившего повспоминать молодость, когда и солнце светило ярче, и девушки были красивее. Зацепило его другое – за время совместного лежания в палате он много раз был свидетелем пререканий старика с медсестрами. Ни одна постановка капельницы не обходилась без долгих жалоб на непрофессионализм, ехидных вопросов и хмыканий. Резко, почти грубо Нилов бросал короткие фразы, как будто нарочно пытался спровоцировать конфликт. Заставить сорваться, чтобы потом позлорадствовать над собеседником, либо, если уж не удалось вывести из себя, то хотя бы посильнее оскорбить. Среди персонала больницы давно распространилось мнение о том, что такого пациента давно бы пора выписать, коль он так недоволен лечением, а дальше пусть выплывает сам как может. Очевидная слабость больного не оправдывала его хамской манеры общения.

      «Интересно,