Усадьба. Михаил Борисович Егин

же появившийся и был местным сторожем, «закос под дурака» стоило усилить, но в меру, без переигрывания. Кашу маслом не испортишь – можно было и покаяться. Да, хотел покопать, рассказывали, что много всякого разного интересного здесь можно найти. Обычно в ответ слышалось хмыканье, значит, рыбка клюнула, к нему уже начали относиться с чувством брезгливого превосходства как к очередному придурку-кладоискателю. Дальше следовали насмешливые вопросы и рассказы про других умственно отсталых, которые каждые выходные здесь шатаются неведомо зачем. Выслушивание разглагольствований с виноватым видом творило чудеса – выговорившись, сторожа сбавляли тон и общались уже вполне дружелюбно. Многие знали свой край лучше любого краеведа и пару раз сообщали, где действительно стоит искать, не здесь, конечно, не на объекте, а через луг, ближе к шоссе, вот та‑а‑ам и была когда‑то деревня, вот та‑а‑ам и стоит посмотреть. И он шёл туда с металлоискателем и порой находил неплохие вещи. Не котлы с монетами, откуда они у крестьян, но пряжки от ремней, металлические детали прялок, старые замки. Всё это потом продавалось в городе, а впоследствии реставрировалось и перепродавалось за утроенную цену имевшим деньги любителям старины. Или тем, кто считали себя такими, но не хотели марать руки поиском этой самой старины где‑то дальше ближайшего антикварного магазина.

      Крутившиеся в этом бизнесе деньги, разумеется, нуждались в контроле. Поэтому «государевы люди» из особого оперативного отдела периодически по графику устраивали проверки и провокации. Тогда к честно трудящимся «в поле» копателям подходили невесть откуда взявшиеся простоватые парни и девушки в полевой одежде, рассказывали интересные истории про то, что они тоже что‑то ищут, интересовались находками, предлагали купить или продать. Неопытные порой попадались. После с ними начиналась долгая игра с целью установить, куда сбывается товар, в первую очередь найденное оружие и боеприпасы, и кто ещё занимается поисками. Попавшему в это колесо выхода наружу уже не было. Выжатый досуха, рассказавший всё, что знал, и сдавший всех, кого знал, «ссученный» рано или поздно всё равно оказывался за решёткой. Исчерпав свою полезность, он таким образом делал последнее «доброе дело», позволяя оперативникам закрыть план по раскрытым преступлениям к нужному сроку.