Усадьба. Михаил Борисович Егин

приезжий, не смотри, что родители питерцы. Его семья вернулась из мест отдалённых, о чём никто особо не распространялся. Кроме того, он верил в тот строй, который сейчас поливают грязью. И был атеистом.

      Поэтому, хотя мама и рассердилась и запретила ему говорить, он впервые рассказал мне об узмаковской усадьбе. Я заинтересовался, полез расспрашивать, что за усадьба. Отец охотно пояснил мне, что жил в наших краях раньше барин, крепостник, а девок было у него видимо‑невидимо. Мать хотел этим насмешить. Только та не засмеялась. Плохое место, так тогда сказала. Тут отец рассердился, назвал её дурой. Я помалкивал, но про «узмака» запомнил. Потом поспрашивал у Вадьки с Антохой – те тоже ничего про эту усадьбу не слышали. Тогда я выждал, когда отец придёт с работы в хорошем настроении, а мать с сёстрами уйдёт к соседке полоскать бельё, и пошёл на приступ.

      Отец тогда уже начал сдавать, на сланце долго не проработаешь. Но ещё мог и подраться, и налево сходить, хотя у нас и выбора в посёлке особо‑то не было. В тот вечер он малость поддал, поэтому рассказывал охотно. Сам усадьбу видел, ходил туда, когда только приехали в эти места, ещё до свадьбы с мамой. Идти прилично, через железку, потом ещё километров пять. Дороги давно нет, никто туда сейчас не ходит, даже грибы с брусникой в другой стороне собирают, так что можно и заблудиться. Развалины там. Колонны большие остались. Вообще, посмотреть любопытно, но просто так погулять не пойдёшь, слишком далеко. Да и не ходит туда никто. На этом месте он матерно выругался в адрес деревенских. С ними у отца отношения так и не сложились, баб он и за людей‑то не считал, а с мужиками время от времени дрался так, что поселковый милиционер маме прямо в глаза сказал, что рано или поздно та овдовеет. Напророчил, ха! Батя его на десять лет пережил.

      На этом месте Нилов прервался и замолчал. Прождав пару минут, Артём заёрзал. История не впечатлила его. Развалившихся дворянских усадеб на Северо‑Западе, конечно, не так много, как в центральной части России, но и не бог весть какая это редкость.

      – Вот тогда мы и тронулись туда: Витька рыжий, Антошка и я, – рассказ продолжился. – По отдельности двинули, чтобы потом по шеям не схлопотать. Им тогда шестнадцать было, мне семнадцать, опять старший, но родители тогда в деревнях детей в ежовых рукавицах до свадьбы держали, не то что вас сейчас. Каждый отпросился по своим делам, чтобы в работу не запрягли, а вместе мы собрались уже возле станции. Антоха с собой пса захватил, дворнягу. У них козы были, без собаки никуда. Та прыгала, резвилась, глупая, не знала, куда ведём.

      Перешли через железку, двинули вдоль ручья, как отец мне сказал. Тогда лето было дождливое, просто так не пройдёшь, надо было болото обходить. Ручей потеряли, хотели обратно поворачивать. Потом крест увидели. Он и сейчас там стоит, точно. Такой веками стоять будет, при всех царях, генсеках и президентах. Тогда умели строить, делали на совесть. У людей вера была. Это мы её потеряли.

      За крестом начиналась усадьба. Не знаю, как там всё сейчас, вряд ли лучше, это уж точно. Тогда