Пионерское лето 1964 года, или Лёша-Алёша-Алексей. Александр Степанов

было проверить, ― влез какой-то советчик.

      – Проверяли. Есть прописка. С нашей печатью! ― продолжал рассказчик. ― Говорит чисто по-русски, матерится, не подкопаешься ― точно наш человек. И в паспорте у него так и написано: русский! И так его проверяли, и так ― нет ничего, не придерёшься. Хотели отпустить. Никаких улик.

      – А как же его вычислили?

      – Догадались.

      – Как?

      – Понимаешь, американцы одного не учли, оплошность допустили.

      – Какую?

      – А ты догадайся.

      – Ну не знаю. Может у него сигареты американские были или зажигалка заграничная?

      – Всё наше.

      – Может, носки нейлоновые? ― предположил ещё один голос.

      – Не, всё, как у нас: фуфайка, сапоги кирзовые, портянки.

      – А как же его вычислили?

      – Понимаете, американцы не знают, что у нас негров нету, а они негра сдуру прислали. Его спрашивают, если ты русский, тогда почему негр? А ему крыть нечем, он сразу давай юлить по-американски: «Мерси, хэндэ хох, я ваша не понимайт». Его даже ногами не долго били. Сразу сознался, так и сказал: «Я есть американский шпион».

      – А это вправду было?

      – Конечно, вправду. Вот тут, где воинская часть.

      – Да ты просто врёшь! ― возмутился кто-то.

      – Не тявкал бы лишнего, врёшь… Ничего я не вру!

      – А я бы сразу догадался, что он шпион! ― хвастливо заявил кто-то.

      – Как?

      – Ну он же негр был. Откуда у нас здесь негры?

      – Ну и что, что негр? А Александр Сергеевич Пушкин? Он же русский? Русский! И он негр, ― послышался чей-то голос.

      – Сам ты негр, возмутился кто-то слева. ― Он не негр, а эфиоп по прадедушке.

      – Вы чё, блин, советского писателя обзываете? А ещё пионеры! Сами вы эфиопы чумазые. Мы что, капиталисты, чтобы расизм со всякими неграми терпеть! Кто ещё раз Пушкина негром обзовёт, всю морду расквашу, ― прикрикнул Глухарёв.

      – Дался тебе Пушкин, нашёл за кого заступаться, а я за его стих двойку получил! Напишет ерунду всякую: «Я из лесу вышел, был сильный мороз», а ты заучивай, чтоб звиздюлей от родителей не получить! ― возмутился Весёлкин, спавший через общий проход напротив Кузнецова.

      – А ты, Весло, не нарывайся! ― пригрозил Глухарёв.

      – А то что?

      – А то заболеешь!

      – Чем?

      – Переломом челюсти и сотрясением мозга.

      – Сам от меня не заболей!

      – Ты что, список потерял, кого бояться нужно? ― угрожающе поинтересовался Матвеев через проход между их кроватями.

      Вошла Сталина Ивановна. Она остановилась в широко открытой двери, упёрла руки в бока и грозно прикрикнула:

      – Что за рёв диких мустангов? Кому здесь не спится? Ещё звук услышу, ― построю на площадке и будете у меня комаров кормить!

      – Мы уже спим, ― пообещал Глухарёв и, примирительно, объявил: ― Пацаны, едрить вашу тётю! Давайте уже спать.

      Сталина Ивановна возмущённо заявила:

      – Я вот устрою вам «Вашу тётю», матершинники несчастные! Не успели приехать, а уже всю душу из меня вымотали!

      Я