Ангел за твоей спиной. Елена Данилина

делались землянки, щели, бомбоубежища.

      После указа о затемнении города москвичи столкнулись с проблемой темноты. Это было неожиданно, непривычно, да и попросту страшно. Люди даже натыкались на улицах друг на друга. В ноябре 1941 года в продаже появились светящиеся в темноте карточки, которые можно было прикрепить к одежде, стоили они 1 рубль 60 копеек.

      Мыло стало очень дорогим подарком. В народе даже песенка появилась:

      «Ах, зачем я тебя полюбила?

      Победил ты, как фрица, меня!

      Подарю я тебе кусок мыла,

      Хочешь – мойся, а хочешь – сменяй!»

      И на некогда шумных московских площадях, и  в маленьких Арбатских двориках люди пытались как-то приспособиться к этой новой реальности. Пережив растерянность, испуг, панику и отчаяние москвичи приспособились, собрались, крепко сжали зубы и продолжали жить. Москва не просто жила, а развивалась. Как не странно, в городе работало метро, в парикмахерской можно было постричься, в пекарнях выпекали хлеб, в кинотеатрах показывали любимые кинофильмы.

      Из далёкого Свердловска отец Наташи писал о том, что дела у него идут хорошо, что здоровье его пошло на поправку, что люди на Урале очень добродушные, что все его планы прекрасно реализуются, и что скоро он, возможно, приедет в гости. Человеку непосвящённому могло показаться, что это письмо написано незадачливым отпускником, случайно перепутавшим курортный Кавказ и суровый Урал. Но Зинаида Ивановна, читая письмо Андрейкиной маме, комментировала каждую строчку, будто бы знала некий шифр:

      – Видишь, «дела идут хорошо» значит, скоро завод пустят. И «здоровье», – пишет, – «пошло на поправку», значит, рабочих в цеха набрали. Ах, Катюша, если бы не Ташкина болезнь, я бы там тоже сейчас рядом с Егором была. Я, знаешь, как там бы сейчас пригодилась! Я же всю технологическую цепочку знаю, любой брак могу определить. А то вот сижу тут без дела. Если бы не твоя поддержка. Вообще не знаю,  как бы мы с Ташкой выкарабкались.

      – Ну, ладно. Чего об этом говорить. Ты мне лучше скажи, что дальше делать будешь?

      – Нужно мне на работу устраиваться. Делом нужно каким-то заниматься, а то так с ума можно сойти… Опять же карточку рабочую дадут.  Вчера вот на швейку ходила,  в отдел кадров. Ты же знаешь, я шить умею. До войны полдома обшивала.

      – Ну и как? Что сказали?

      – Сказали пока ждать. Работники-то им нужны, а вот машин свободных нет. Много поломанных после бомбёжек. Сказали, как починят, так мне сообщат.

      – Ну, так хорошо. Раз сразу не отказали, значит возьмут.

      – Может и возьмут. А ждать-то сколько? Я ещё буду искать. Может быть, где-то ещё нужны люди?

      – Я у своих на работе спрошу. Знаешь, земля слухами полнится.

      Наступил самый важный праздник в СССР – 7 ноября*.  В  этом году этот праздник был совсем не таким, каким знал и любил его Андрей: вместо громкой музыки – глухая тишина, вместо нарядных людей – хмурые лица полуголодных горожан, вместо песен – плач вдов и стоны раненых. С утра за окном шел снег. Мать собиралась на работу, а Андрей с Наташей должны был идти в госпиталь стирать и гладить бинты.