Взаперти. Лора Кейли

разбирался в людях, он будто читал по глазам. Хотя чего это я, трудно было не счесть этот животный страх во взгляде несчастной.

      Где же я её видел… Её лицо так и стояло у меня перед глазами, вот только не такое измученное. Мне кажется, я слышал её голос, и в нём было столько же страха.

      Доктор рылся в вещах Хосефы.

      – Не поможете? – шепнул он мне.

      Вообще, шептать было совсем необязательно. Эта несчастная испанка и так была не в себе, или, наоборот – глубоко в себе, но то, что не с нами, так это точно.

      – А что мы ищем? – вдруг опомнился я.

      – Нож, – сказал спокойно Полянский и продолжил рыться в её спортивной сумке.

      И, надо сказать, она ничуть тому не сопротивлялась. Человек, которому есть что скрывать, не позволит и притронуться к своим вещам, да, собственно, в этих вещах, кроме нижнего белья и некоторой верхней одежды, ничего и не было больше.

      – Встаньте, – обратился он к ней.

      Она покорно подчинилась.

      Доктор оставил её сумку в покое и принялся поднимать матрас.

      – Помогите мне, я подниму, а вы там проверьте.

      Я наклонился и провёл рукой под койкой – ничего. Глянул под стол – тоже пусто.

      – Вы же сказали, здесь кто-то был, – шепнул я ему.

      Доктор молчал.

      – Значит, сама? – смотрел я на него, ожидая ответа.

      – Я не знаю, – сказал, наконец, Полянский, и это было нехорошо. Когда такие люди, как он, поддаются смятенью, это пугает побольше, чем впавший в психоз неврастеник.

      Да и я немного сдавал, точнее, это нервы сдавали, а я не показывал виду – практика, многолетняя, профессиональная, не нервничать при всех. Если поначалу мне было глубоко всё равно, убьёт она себя или нет, то сейчас мы оба понимали, что нож у помешанной особы лучше забрать. Кто его знает, может, она решит покалечить кого-то из нас.

      Да и связываться с полицией никак не хотелось.

      – Это не я, – вдруг сказала Хосефа, – не я.

      – Ничего нет, – сказал Полянский, ещё раз осмотрев всё вокруг.

      – У меня нет ножей, – повторила она.

      – Послушайте, мисс, – наклонился к ней доктор, – мы обязаны сообщить об этом начальнику поезда. На следующей станции сюда придут полицейские, возможно, и медики, и тогда…

      Он знал, на что давить. Не хотел он никакой полиции, и это было ясно.

      – …и тогда вас заберут в отделение, – продолжал он, – и будут допрашивать несколько часов.

      Я посмотрел на Хосефу – губы её, и без того бледные, отдавали теперь синевой, руки дрожали, казалось, она еле дышала, если вообще могла дышать.

      – Может, притормозить? – наклонился я к нему. – Вы как-то перегибаете.

      – Хотите в следующий раз найти её труп? – сказал он сквозь зубы. – Или труп кого-то ещё?

      Он был прав. Надо было её дожимать.

      – Вам нужны неприятности с законом, мисс? Вы слышите меня, Хосефа? Вас снимут с поезда, если вы не отдадите нам нож.

      – Это был кто-то другой! – вдруг закричала она и рухнула на подушку.

      Этот крик был последним, на что у несчастной хватило сил. Она уткнулась в подушку