Пальто и собака (сборник). Дмитрий Воденников

да какая разница. Понятно же, что не пил.

      А вот за высветившуюся правду – да.

      И вот тут-то ты и останешься совершенно один и станешь извиваться, летя в обещанной рассветной тьме. Потому что нечем тебе будет прикрыться. От собственного позора.

      Никакая любовь не поможет.

      Есть такие ужасные фотографии времён Великой Отечественной войны, когда гитлеровские солдаты обосновались во Львове, и там местные антисемиты гоняют женщин и мужчин, с которых силой сорвали одежду. Они с перекошенными от животной радости лицами, улюлюкая и избивая, пинками заставляют евреев бежать по улицам родного города – и им, насилующим, родного, и им, загнанным, тоже родного. Они, наверное, здоровались раньше на этих улицах. Говорили о молоке. О новостях. Судачили. Сплетничали. Помогали друг другу.

      Ходили по этой европейской уютной брусчатке. Будь она проклята.

      А теперь – их гонят, как голых крыс.

      Смотреть на эти фотографии без содрогания невозможно.

      Они потом ещё долго будут мучить тебя.

      Как осуществлённый ад.

      Который хуже любой смерти.

      Поэтому извивайся, вой, разрываемый дикой жалостью к земле, на которую тебе уже не вернуться, и собственного позора на которой не прикрыть.

      Не заслонить рукой кучерявый срам.

      Не спасти собственной куриной кожи, некрасивых толстых ляжек, дряблого живота.

      Вот – какое стихотворение должна была написать Ахматова.

      И всюду правда здесь сопутствовала мне.

      Её ползучий шаг я слышала во сне

      И в мёртвом городе под беспощадным небом,

      Скитаясь наугад за кровом и за хлебом.

      И отблески её горят во всех глазах,

      То как предательство, то как невинный страх.

      Я не боюсь её. На каждый вызов новый

      Есть у меня ответ достойный и суровый.

      Но неизбежный день уже предвижу я, –

      На утренней заре придут ко мне друзья,

      И мой сладчайший сон рыданьем потревожат,

      И образок на грудь остывшую положат.

      Никем не знаема тогда она войдёт,

      В моей крови её неутолённый рот

      Считать не устаёт реальные обиды,

      Вплетая голос свой в моленья панихиды.

      И станет внятен всем её постыдный бред,

      Чтоб на соседа глаз не мог поднять сосед,

      Чтоб в страшной пустоте моё осталось тело,

      Чтобы в последний раз душа моя горела

      Земным бессилием, летя в рассветной мгле,

      И дикой жалостью к оставленной земле.

      Но это стихотворение написала не она.

      А я.

      Завидуйте.

      Самовывоз

      Красный, синий, голубой – выбирай себе любой

      Как в норе лежали они с волчком, –

      зайчик на боку, а волчок ничком, –

          а над небом звёздочка восходила.

      Зайчик