Пальто и собака (сборник). Дмитрий Воденников

с тоской и с корнем

      из наших писем наши имена.

      Я с кровью рвал, что было между нами,

      как сорняки, когда в руках – земля:

      фиолетово-жёлтый воденников, васильковая мелкая Аля,

      подзаборная Лена – и красного с чёрным тебя.

      Я всех швырял – перед грозой, в июле,

      без права переписки так сказать:

      папу, мачеху, маму, Андрюшу, Полину и Юлю

      (почему-то мне именно Юлю особенно страшно швырять).

      Но я сказал сестре: – Не бойся, дорогая,

      сестра моя и брат, я – уходящий в тьму,

      всех тех, кто жил со мной, благословляю,

      лиловым брюхом, синеглазым краем,

      грозой, ползущей в письма и в листву.

      Наоборот – сквозь сон прерывистый и лживый,

      под стук мяча и визги во дворе –

      я слышу всё: вы счастливы и живы,

      и вы намерены жить долго на земле.

      Но что же делать мне с обрывком и осколком,

      с куском, изорванным в сиреневую мглу,

      от Сени, мальчика, от моего ребёнка:

      – …меня, и глупую любовь мою.

      «Так дымно здесь…»

      …………………..

      …………………..

      …………………..

      …………………..

      Так дымно здесь

      и свет невыносимый,

      что даже рук своих не различить –

      кто хочет жить так, чтобы быть любимым?

      Я – жить хочу, так чтобы быть любимым!

      Ну так как ты – вообще не стоит – жить.

      А я вот всё живу – как будто там внутри

      не этот – как его – не будущий Альцгеймер,

      не этой смерти пухнущий комочек,

      не костный мозг

      и не подкожный жир,

      а так, как будто там какой-то жар цветочный,

      цветочный жар, подтаявший пломбир,

      а так, как будто там какой-то ад пчелиный,

      который не залить, не зализать…

      Алё, кто хочет знать, как жить, чтоб быть любимым?

      Ну чё молчим? Никто не хочет знать?

      Вот так и мне не то чтоб неприятно,

      что лично я так долго шёл на свет,

      на этот свет и звук невероятный,

      к чему-то там, чего на свете нет,

      вот так и мне не то чтобы противно,

      что тот, любой другой, кто вслед за мною шёл,

      на этот звук, на этот блеск пчелиный,

      на этот отсвет – всё ж таки дошёл,

      а то, что мне – и по какому праву –

      так по хозяйски здесь привыкшему стоять,

      впервые кажется, что так стоять не надо.

      Вы понимаете, что я хочу сказать?

      Огромный куст, сверкающий репейник,

      который даже в джинсы не зашить –

      последний хруст, спадающий ошейник –

      что там ещё, с чем это всё сравнить?

      Так пусть – гудящий шар до полного распада,

      в который раз качнётся на краю…

      Кто здесь сказал, что здесь стоять не надо?

      Я – здесь сказал, что здесь стоять не надо?

      Ну да