Разбой. Петр Воробьев

Фейнодоксо совершил нехитрое омовение, съел с полдюжины уже ждавших его лекарств, запил прохладной водой, налитой в кружечку из глиняного кувшина, и отошёл ко сну.

      Он проснулся от собственного барахтанья во сне, заодно разбудив и Рен.

      – Что снилось? Опять Ардерик Обезображенный? Всё себя простить не можешь?

      – Если б я ему ещё раз вовремя сказал…

      – У танов с венедами есть одно очень полезное высказывание, – освещённая рассветной Сунной через панорамное окно Рен приподнялась на локте и посмотрела мужу в лицо. – О сделанном не жалей.

      – Я это немного не так слышал. Жизнь надо прожить так, чтоб на смертном одре, жалеть было не о чем.

      – Верно смысл не совсем тот же. Кстати, как дела у Ардерика? Он всё на западном берегу?

      – Да, и на этот раз, не зря мне приснился. Ему и пошлём перепроверить Самборовы уравнения. Я всё-таки ядерщик, а у венеда как раз моей науки мало, больше плазмодинамики. К тому ж, у Ардерика в эргасте́рии[104] тоже имеется токамак[105]. Пойдём, сделаем омовение.

      – По очереди, – Рен посмотрела на часы.

      – Так вместе быстрее выйдет?

      – Знаю я тебя, быстрее не выйдет, а войдёт.

      – Уговорила, вернусь со схода, так тому и быть, – Фейнодоксо счастливо улыбнулся и встал под струю горячей, чтоб едва можно было терпеть, воды. Через четверть диалепта, устройство должно было переключиться на ледяную воду, и так далее, но мистагог вовремя выскользнул из-под струи, обтёрся полотенцем, нырнул в чистую тунику, жёлтую с вышивкой по нижнему краю в честь схода, взглянул на себя в зеркало, вздохнул, накинул поверх нижней туники верхнюю, из красной шерсти, заранее вывешенную Рен, и отправился к лестнице на нижний ярус, ступая босыми ногами по набранной из кусочков разноцветного мрамора мозаике, где охотники спускали пардусов[106] на скалившего из пещеры клыки короткомордого медведя.

      Столы у пиршественных лож и пол атрия покрывали чаши, миски, турьи кости, подсыхающие лужи вина (возможно, кто-то пытался играть в коттаб), и другие остатки застолья. Два ложа были сдвинуты вместе, из-под не то снятой со стержня, не то упавшей завесы венедской работы виднелись две пары ног – побольше и поменьше. Цепочки с бирюзой на лодыжках маленьких ножек позволяли предположить, что последние принадлежали Кае. Из проёма, ведшего в зимнюю кухню, зовуще пахло свежемолотым ергачом. На столе у плиты стояла большая медная ра́ква[107] и два кувшинчика – побольше со сливками и поменьше с мёдом. За тем же столом сидел Самбор с кружкой в левой руке и стилосом в правой, перед ним лежала стопочка бумажных листов.

      – Девятый раз вывожу, получается то же самое, – с надеждой поделился он. – Я решил освежить в памяти – вдруг на сходе кто спросит?

      Фейнодоксо снял с крюка висевшую дном вверх кружку, перевернул, и поставил на стол.

      – Что ты пьёшь? Ергач со сливками? Налей мне лучше

104

Эргастерий – мастерская, лаборатория.

105

Токамак – тороидальная камера с магнитной катушкой.

106

Пардус – ручной гепард.

107

Раква – посудина для приготовления и подачи горячих напитков.