Очертания последнего берега. Стихи. Мишель Уэльбек

тянется, ткется и ткется

      Без конца, без начала. Хоть плачь, хоть моли.

      Жизнь, как белый корабль, закрывающий солнце,

      Уплывает, скользя в недоступной дали.

      Внешний мир[32]

      Я смерть внутри себя сквозь эту жизнь пронес,

      Мне радость подменил невидимый некроз.

      Частица холода всегда, везде со мной —

      Живу отшельником в толкучке городской.

      Порой спущусь купить то пива, то газету

      И в супермаркете брожу со старичьем,

      Их взгляд невидящий не скажет ни о чем,

      Да и с кассиршами калякать – мочи нету!

      Пусть так, пускай меня считают нездоровым,

      Мне выпал редкий дар веселье разрушать,

      Зато могу в тоске, в унынье поддержать

      И просто в мрачный день – таким же

                                мрачным словом.

      Мне заменяет одинокая мечта

      Проигранную жизнь, не ставшую судьбою.

      Врачи накаркали все то, чего я стою,

      И то, что стою я, не стоит ни черта!

      Часы, за мигом миг, пусты, как дырки в сыре,

      Покуда времена идут во внешнем мире.

      “Бесприютная ночь, я бегу от тоски…”[33]

      Бесприютная ночь, я бегу от тоски,

      Не питая надежды дожить до утра.

      Плотным саваном душит и вяжет жара,

      И в пустынном подъезде звенят каблуки.

      На диванчик привычный в квартире ложусь,

      На подушках лежу, только сон не идет.

      Грязноватое солнце лениво встает,

      Поднимаюсь как робот и снова тружусь.

      Утомительный день, яркий солнечный свет,

      Кофе чашка за чашкой, до боли в висках,

      Телу мерзко в рубашке, штанах и носках,

      Застревают в мозгах заголовки газет;

      Вот и Дом инвалидов. У входа в метро

      Телеса секретарш, инженеров смешки,

      Словно лай кобелей. Под глазами – мешки.

      Мы несемся по кругу, где в центре – ничто.

      “Желание больше ничего не делать и, главное, не чувствовать ничего…”[34]

      Желание больше ничего не делать и, главное,

                                не чувствовать ничего,

      Внезапная потребность умолкнуть, отстраниться

                                           ото всего,

      И, созерцая мирный, красивый Люксембургский сад,

      Быть старым сенатором, одряхлевшим под грузом

                                               наград.

      И больше ничто – ни дети, ни их кораблики,

                                 ни музыка главное, —

      Не нарушит мою отрешенность, почти атараксию,

                                      такую славную,

      Ни любовь – это главное, – ни страх,

                                    ни сердца сжатие…

      Ах, больше никогда не вспоминать объятия!

      Возможный конец пути[35]

      Что душу теребить? Я все же твердо знаю,

      Что жил и видел жизнь людей и диких трав.

      Я не участвовал, но все же

32

Перевод Михаила Яснова

33

Перевод Ильи Кормильцева

34

Перевод Ирины Кузнецовой

35

Перевод Михаила Яснова