След на мокром асфальте. Валерий Шарапов

кольцом окружили лежавшего, встревоженно расспрашивали друг друга, напирали. Кто-то спрашивал, что случилось, кто-то справедливо требовал звонить 03, кто-то – 02.

      Колька с разбегу врезался в толпу, стал пробиваться, чужие люди его не узнавали, не пускали, ругались, кто-то даже выдал тычка. Однако нежданно пришла подмога. Какой-то человек скомандовал расступиться:

      – Не толпитесь, не цирк. Я врач! Дайте дорогу!

      Его послушались, Колька увязался за ним. Врач опустился на колени, перевернул тело, его большие белые, длиннопалые руки уверенно расстегивали отцовскую рубашку, ощупывали шею, грудь, проверяли пульс.

      – Жив, – бросил врач.

      Глаза папы были плотно закрыты, голова чуть покачивалась на шее. Колька, достав платок, принялся вытирать лицо отца, врач строго приказал:

      – Не мешай.

      – Это его сын, – сообщил кто-то, узнав Кольку.

      – Понял. Тогда перенесем его на дачу – это тут, рядом. Угол Пилотной и Нестеровской, дом три. Помогай, как тебя по имени?

      – Николай.

      – Хорошо, – распорядился медик, – только бережно. Бери за ноги. Евгений Петрович, пособи.

      Еще один человек, вроде бы знакомый, в гражданском, подхватил отца под одно плечо, врач – под другое, Колька взялся за ноги. И двинулись все вместе к крайней, ближайшей даче, оставив весь народ на улице. Внесли внутрь. Второй, который Евгений Петрович, сказал:

      – Володя, на диван можно.

      – Кладем. Аккуратно разворачивайте, как можно меньше движений.

      Кольке почему-то показалось, что отец уже не дышит. Внутри аж все рыдало, и все-таки он сдержался, и спросил самым спокойным образом:

      – Он жив?

      Врач, которого назвали Владимиром, удивленно глянул, отвесил легкий оживляющий подзатыльник:

      – Я же сказал – жив. Не время истерить, Николай. Беги вызывай скорую, тут у соседей телефон.

      – Знаю!

      Врач крикнул ему вслед:

      – Скажи, что черепно-мозговая травма, сбит автомобилем, полная потеря сознания!

      – Дом три дробь один, угол Пилотной и Нестеровской, – добавил хозяин дачи.

      Колька пробежал по мокрым плитам дорожки, распахнул калитку – и чуть не зашиб какую-то дамочку в черном, блестящем от воды дождевике. Та не упала, но переполошилась:

      – Что это? Ты кто? А где…

      Колька, понятно, не докладывался, он понесся, скользя по мокрой глине и траве, на дачу номер семь по улице Нестерова, где постоянно жили престарелые родители товарища Луганского, и потому у них давно был установлен телефон. Старики Кольку знали очень хорошо и потому без вопросов допустили в дом. Услышав разговоры – сначала с дежурным милиции, потом скорой, – тотчас спросили, как папа, не надо ли чем помочь.

      Колька утверждал, что все в полном порядке – то ли их успокаивая, то ли себя. Вежливо попрощавшись, парень помчался обратно на дачу – и уткнулся в закрытую калитку. «Зачем же они дверь закрючили? Как же врачи зайдут, милиция?»

      Его-то самого закрытые ворота давно не