Первоклассная учительница, дракон и его сын. Лариса Петровичева

водитель указал вправо, и я увидела, как над тротуаром пролетела огненная комета и, ударившись о землю, рассыпалась облаком искр и превратилась в упитанного господина в дорогом костюме – небрежно помахивая портфелем, он направился в сторону одного из небоскребов.

      – Тоже дракон? – спросила я. Водитель кивнул.

      – Медир Хольц, генеральный директор «Аттики».

      Только сейчас я окончательно поняла, что попала в другой мир. В нашем генеральные директора тоже звери, но не в прямом смысле.

      Автомобиль остановился возле здания, похожего на античный храм. Выйдя вместе с водителем, я увидела пестрые растяжки и прочла: «Витус Кевели: новый взгляд». Должно быть, это он был представителем той новой живописи, о которой так скептически говорил Мадс. По ступенькам поднимались люди, экскурсоводы с яркими флажками возглавляли группы туристов, и мне вдруг сделалось жутко – настолько, что несколько секунд я не могла идти.

      – Все в порядке? – спросил водитель. Я кивнула: надо было взять себя в руки. Я в новом мире, и в нем нужно освоиться. Лучше это начать в музее, чем где-то еще.

      – Вы меня подождете?

      – Конечно. И билет куплю, – водитель вынул из кармана сверток розово-синих купюр и протянул мне. – Это вам. Медир Мадс сказал, что мало ли. Магнит там какой или открытки. Или кофе попить.

      Я представила, как покупаю открытку, которая, возможно, потом отправится в мой мир, и мне сделалось смешно до колик.

      Музей мне понравился. Несмотря на огромное количество народа, здесь было тихо и спокойно. Люди шли мимо картин и статуй, негромко переговаривались, и все это было так похоже на мой мир, что мне невольно сделалось тоскливо.

      Я никогда не была так далеко от дома.

      Витус Кевели действительно напоминал Кандинского – его работы были яркими, полными жизни и бодрости. Мешанина цветов, линий и точек звала отбросить все невзгоды и веселиться, пока мы можем. На третьем этаже была экспозиция классической живописи – рыцари, святые, чудовища, похожие на смесь осьминога со скорпионом. Я невольно задержалась возле одного из полотен: девушка была прикована к скале, из морской бури выдвигалось что-то темное, пугающее своей незавершенностью, и рыцарь в сверкающих доспехах поднимал копье, защищая девушку.

      «Андин Тор, Дракон и тьма», – прочла я и вдруг услышала:

      – Мифологичность Тора слишком примитивна, на мой взгляд. А вы, я вижу, им заинтересовались.

      Я обернулась. Рядом со мной стоял молодой человек – растрепанный блондин, улыбчивый и широкоротый, тощий, как щепка. От него так и веяло каким-то беспечным спокойствием, и я невольно вздохнула с облегчением.

      Бояться нечего. Ничего особенного в том, что кто-то попробовал со мной заговорить.

      – Не сказала бы, что он примитивен, – ответила я. За Тора стало даже как-то обидно. От его картины веяло жизнью. Рыцарь победит, я не сомневалась.

      Незнакомец рассмеялся.

      – Да посмотрите на него! Эта неопределенная тьма, эта дева, которая обязательно покажет в лучшем свете грудь и бедра, и рыцарь