Первоклассная учительница, дракон и его сын. Лариса Петровичева

мой, хороший. Все, я здесь, не плачь. Слышишь? Я здесь, все хорошо, все в порядке…

      – Проснулся, посмотрел по сторонам и начал кричать, – устало выдохнул Мадс. – Такого с ним еще не было.

      Я потянула мальчика к себе, и он вывернулся из хватки Мадса и лег ко мне на колени. Я погладила его по щекам, дунула в лицо, и Джолион вдруг умолк, словно кто-то выключил звук. Тишина, рухнувшая на сад, была настолько плотной, что я едва услышала, как Мадс сказал:

      – Обычно мы его выводим на воздух, ему так легче. А сейчас… – он устало покачал головой и провел руками по лицу.

      В голове царила звонкая пустота. Я обнимала Джолиона, легонько укачивала его, и постепенно дыхание мальчика стало глубже, а тьма в глазах отступила. Он по-прежнему смотрел куда-то сквозь меня; я вынула из кармана магнит, который купила в музее, и вложила в его мокрую от пота ладошку.

      – Смотри, Джолли, это тебе. Там дракон. Большой дракон. Смотри.

      Джолион не ответил, но его рука сжалась на магните.

      – Твердый, – сказала я. – Твердый магнит. Прямоугольник. Джолли, что у тебя в руке?

      Мне казалось, что я бормочу какие-то заклинания – слова были не важны, я пыталась достучаться до души мальчика и сказать ему, что он может вернуться. Здесь его ждут. Здесь его любят.

      – Что у Джолли в руке? – в очередной раз спросила я, не надеясь на ответ. Бледные губы мальчика дрогнули, и он ответил:

      – Агни…т.

      Мадс охнул. Прижал руку ко рту. Я кивнула, обнимая Джолиона: не надо было радоваться, не надо было подавать вида – надо было вести себя так, словно ничего не случилось.

      – А кто тебе его принес? Помнишь?

      Мальчик прерывисто вздохнул и сильнее сжал руку. Глаза смотрели сквозь меня, и мне хотелось плакать.

      – Меня зовут Юлия. А это Мадс. Где Юлия, Джолли?

      Джолион брыкнул головой – я едва успела увернуться и не получить по зубам.

      – Он понимает, – прошептал Мадс, и в его глазах заблестели слезы. Столько горя, столько отчаяния и тоски, и вот деревянная кукла сделала крошечный шаг назад, выпуская живого мальчика. – Он вас понимает.

      – Мой хороший, – промолвила я, мягко покачивая Джолиона. Его рука побелела от напряжения, сжимая магнит, и я не знала, к кому взываю и кого хочу вернуть. Не моего же потерянного сына, не счастье, которого у меня никогда не будет. – А где Мадс?

      Джолион резким движением выбросил ногу в сторону Мадса: я ухватила его за запястье и сказала:

      – Не надо так. Так больно. Мадс тебя любит, ухаживает за тобой. Нельзя, чтобы ему было больно. Понимаешь?

      Джолион не ответил. «Он меня узнал», – прочла я по губам Мадса.

      Да. Узнал.

      Я поднялась, помогла Джолиону встать, поправила его смятую пижаму, мокрую от слез и пота. По-прежнему безразличный взгляд мальчика был устремлен в сторону дома, и я чувствовала: если его поведут, он пойдет, но сам не сделает и шага. Минута понимания рассеялась утренним туманом.

      И все-таки она была, эта минута. Я сжала ладошку Джолиона и спросила:

      – Джолли, хочешь поиграть?

      Он