Солдат и царь. том второй. Елена Крюкова

А наши камни – чувствуют?.. вот они сейчас боятся, когда мы их куда-то в темноту зашиваем… какими-то нитками… они тоже живые?..

      – Шей, Стася… все – живое…

      – А животные?..

      – Что – животные?..

      – Мы же их убиваем… а потом едим… им тоже больно…

      – Всем больно…

      – Оличка, я знаю, что всем… а что, если вообще не жрать мяса?..

      – Настя, не жрать, а есть… Настя, мы же не едим мяса в пост…

      – Пост – проходит… и потом опять мясо…

      – Лиза! Подай мне вон то ожерелье.

      – Длинное, жемчужное?..

      – Да… в нем мама была… на коронации…

      – Господи, какое красивое… я будто век не видала все наши драгоценности…

      – Ну вот смотри и запоминай…

      – Да я и так все помню…

      – Мама сказала: кто из вас первой будет выходить замуж – той и подарю жемчуга…

      – Ой, тогда я – первой выйду!..

      – Настинька, сначала жениха заведи…

      – Саша! Знаешь что… встань… и пересядь на кровать, к нам… а сама ножку стула – в ручку двери воткни… так надежнее…

      Нянька Теглева встала и послушно исполнила приказание Ольги. Перевернула стул и продела ножку в дверную медную, сто лет не чищенную ручку. Осторожно присела на край кровати.

      – Нас всех здесь много… я кровать продавлю…

      – Не бойся, ты худенькая. Не продавишь…

      Рубины. Вот этот – из Индии. Подарок английского короля Георга. Колье королевы Виктории. Ожерелье покойной матери Аликс, их бабушки, ее они никогда не знали – она в могиле. Жемчуга, розовые, черные и желтые, добытые со дна моря, это папа привез из Японии, какая сказочная страна, там женщины ходят в деревянных сандалиях и в кимоно, и на спине завязывают огромный бант, они похожи на тропических бабочек. А вот и золотая бабочка, в размах крыльев вставлены крупные и мелкие сапфиры. Тоже Индия? А может, Африка? Драгоценности – это весь мир. Вот он, весь на ладони, перед тобой.

      И рассыпался, раскидывался вдоль по кровати, по смятым простыням, весь мир – алмазы и рубины, кровь и слезы, крики задыхающихся от газов на военных полях, ругань в окопах, тусклый стальной блеск угрюмых танков, медленно падающий с бруствера офицер, солдаты в грязи, стонущие, тянущие руки: больно! больно! спасите! – жемчуга стерильных бинтов, опалы марли, хрустальные друзы госпитальной ваты, парча хирургических повязок, и вот, страшно улыбаясь, обливаясь кровью рубинов и яшмы, турмалинов и кораллов, встает убитый человек, а у него вместо сердца – сквозь решетки, прутья ребер – горит свеча, и огонь падает на непролазную грязь, на столбовую дорогу, на стонущих, умирающих от взрыва, на расстрелянных во рву, – драгоценности, вот они – свечи уже в руках людей, их толпа, они идут, да не в храм, а мимо храма, за сумасшедшим человеком, он так страшно, надсадно кричит, вопит: за мной! я дам вам счастье! а всех, кто не с нами, мы убьем! – и лысая его голова сверкает гладко обточенным кабошоном, и внутри чудовищной лысины, в ее бледном опале, перекатывается