Солдат и царь. том второй. Елена Крюкова

молчала.

      * * *

      Ночь, и звезды падают с зенита, будто в них стреляют; выстрел, и одна упала, выстрел – вторая.

      За революцию так все привыкли к пулям и трупам. «Пуля», «труп», «смерть» – обыкновенные слова, не лучше и не хуже других. В мирное время опасались болтать о смерти всуе; она была тайной за семью замками, свечами панихиды, ночной Псалтырью. А теперь? Убили того, другого. Тюкнули. Шлепнули. Кокнули. Отправили в расход.

      Менялся словарь, и менялся так быстро, что уследить за пытками языка было невозможно.

      Убивали один язык, нарождался другой.

      Но, пока царила смерть, не рождалось ничто.

      Ночь, и поезд брякнул барабанами колес и встал. И более не шевелился, не вздрагивал.

      Поезд – убили.

      – Поезд убили, – во сне пробормотала Анастасия и перевернулась на другой бок.

      Ее Ольга расталкивала за плечо:

      – Настя, проснись. Стасинька, проснись! Анастази!

      Стонала, во сне же отбрыкивалась.

      – Спать… спать хочу…

      – Стася, приехали.

      Все поднимались с полок, заспанные, суровые, кто с обиженным лицом, кто с ясным, смиренным взглядом. Нагорный одевал цесаревича. Алексей, сонно глядя, как дядька продевает ему руку в рукав, говорил:

      – Не надо, к чему эти заботы, я сам.

      Татьяна уталкивала дорожные мелочи в баул. Нагорный метнулся:

      – Позвольте, я застегну замок. Я сильный.

      Цесаревич еще спящими, вялыми пальцами застегивал пуговицы на сером длинном френче.

      – Где моя фуражка?

      Он носил военную фуражку. Он хотел стать военным, как отец. А потом менял решение: «Я буду строить корабли! Морские, океанские, большие!»

      Ночь, и запасной путь.

      – Где мы?

      – На запасных путях, как будто. Вокзала не видно.

      – А может, с другой стороны!

      – А сколько сейчас времени, господа?

      – Сейчас гляну. Брегет… где брегет…

      – Потерялся?

      – О нет. Вот. Ого-го! Два часа пополуночи.

      – Два часа, это уже сегодня, девятое мая…

      – Святитель Николай. Никола Вешний. Помолимся.

      Девушки и Алексей перекрестились, а Анастасия начала читать неожиданно ясным, звенящим голосом, на весь вагон:

      – Радуйся, избавление от печали; радуйся, подаяние благодати. Радуйся, нечаемых зол прогонителю; радуйся, желаемых благих насадителю. Радуйся, скорый утешителю в беде сущих; радуйся, страшный наказателю обидящих… Радуйся, Николае, великий чудотворче! Радуйся, Николае…

      За окном дождь. Он идет и идет. Моросит, безысходно и бесконечно. Зачем он возник? Заморосил? Он укрывает тонкой пленкой слез весь этот непонятный Урал, и пути, и селедочные узкие рельсы, и пропитанные мазутом, как черным маслом, шпалы, вымачивает деревья и крыши в этом беспредельном небесном рассоле, поливает землю, а земля все впитывает, она все поглотит,